Кроссворд для Слепого - Андрей Воронин

— Федор Филиппович, что-то не так?

— Ты, Василий, здесь ни при чем. Старость — она и есть старость, от нее, братец, никакого лекарства не существует. Хорошо вам, молодым, а у меня вот последний зуб разболелся.

— Что значит последний?

— Последний, которого еще не касался врач.

Потапчук выбрался из машины с мрачным, бледным лицом и, втянув голову в плечи, нахохлившись, подался к себе в кабинет. Помощника еще не было. Войдя, Потапчук закурил. Он сел за стол, посмотрел на пачку бумаг, где он вчера черкал остро отточенным карандашом, ставя кучу галочек и вопросительных знаков. Затем, все так же продолжая морщиться от зубной боли, позвонил дежурному и попросил оперативную сводку по Москве и Московской области за прошедшие сутки.

Документы через несколько минут принес молоденький лейтенант. Войдя в кабинет генерала Потапчука, который слыл в управлении грозным начальником, лейтенант разволновался.

— Разрешите обратиться? — выпалил он, словно на плацу перед трибуной.

— Не кричи, родной, — тихим голосом попросил Федор Филиппович, — давай бумаги. Ты же не на Красной площади. Разговаривать, вообще, друг мой, надо тихо, нежным и ласковым голосом, как с любимой женщиной, тогда перед тобой и двери будут открываться. Надеюсь, ты меня понял, Сидоров?

— Так точно! — уже на два тона ниже произнес лейтенант и положил на стол оперативную сводку.

— Можешь идти, — спокойно сказал генерал.

— Есть, — лейтенант четко развернулся и тихо вышел из кабинета.

Генерал надел очки и принялся неторопливо просматривать бумаги. Просмотр оперативной сводки — это был как ритуал, как утреннее чтение газет и журналов. Генерал читал строчки скупых сообщений: операция в ресторане таком-то, взрыв на улице такой-то, два трупа, один человек ранен, убийство в квартире — в общем, обыденная, рутинная работа. Лишь на шестой странице, а всех страниц было восемь, рука генерала Потапчука с остро отточенным карандашом замерла: «Двойное убийство. На снимаемой квартире обнаружены два трупа — представителя французского телеканала Макса Фурье и российского телеоператора Сергея Максимова. Личности убитых установлены, дело ведут представители уголовного розыска…».

— Макс Фурье… — произнес генерал и втянул в себя воздух. От этого вдоха нестерпимо заныл больной зуб. — Да будь ты неладен, — пробурчал генерал, — этого мне только не хватало! — Боль была такой острой и въедливой, что пришлось даже отодвинуть бумаги. — Черт подери, что же делать? — генерал взглянул на напольные куранты, они показывали половину восьмого. — Да, говорил же мне Яков Наумович, что этот зуб себя еще покажет. А я его тогда не послушал. Вечно недосуг, вечно нет времени довести начатое до конца! Будь она неладна, эта работа, вечно собой заняться некогда!

Генерал подпер щеку, прижав болящий зуб. Боль от этого стала чуть слабее. Потапчук выпустил воздух и распрямил согнутую спину, откинувшись на спинку кресла. Он снял очки и протер запотевшие стекла. Ладони тоже стали влажными от пота. Когда генерал прикоснулся к листам оперативной сводки, на тонкой бумаге остались влажные пятна.

— Дактилоскопия, — хмыкнул Потапчук, вытирая носовым платком руки. Закурил вторую сигарету. — Макс Фурье… Макс Фурье… Это же ты был в Витебске с Омаром? О тебе говорил Глеб? Правда, в иностранных именах я могу путаться. Позвонить Сиверову, уточнить, что ли? Ладно, еще не время. Он, наверное, сейчас бежит размеренно и спокойно по парку, ровно дышит, улыбается, наслаждаясь природой и свежим воздухом. А может, и уехал куда-нибудь и его нет в городе? Он же не обязан сидеть с утра до вечера в квартире, ожидая моего звонка.

Генерал опять вздохнул сквозь зубы, вновь скорчился от боли, которая была настолько сильной и нестерпимой, что ему показалось, будто вся левая щека на несколько мгновений онемела. Когда боль чуть утихла, генерал Потапчук вытащил из письменного стола блокнот с алфавитным указателем и принялся концом карандаша вести по буквам. Блокнот был старый, и Федор Филиппович им очень дорожил. В нем были записи даже тех времен, когда Потапчук был еще полковником, когда существовала аббревиатура «КГБ», позднее успешно замененная на «ФСБ».

— Так, так, так… — карандаш остановился на букве «К». На каждую букву в этом справочнике было по десять страничек, и Потапчук принялся изучать телефонные номера и фамилии. — Ковалев, Кузьмицкий, Кречетов, Кошкина, Караваев, Колобков, Колобов, Кублицкий, Кожемякин, Кошев Виктор Павлович, Кочевников Анатолий Кузьмич… Ага, вот, — карандаш вздрогнул над записью, сделанной красной шариковой авторучкой. — Кучер Яков Наумович, стоматолог, квартирный телефон и рабочий. Рабочий телефон был зачеркнут, рядом простым карандашом был выведен новый телефонный номер.

Потапчук, прижимая ладонь к правой щеке, пальцем прощупывая сквозь щеку зуб, раздосадованно хмыкнул:

— Хотя, хотя… — сказал генерал сам себе, — Яков Наумович встает рано, да и ложится не позже одиннадцати, если, конечно, он не изменил свой распорядок. Три года назад я раз пять ходил к нему, и он сделал мне, как он выразился, все, что возможно в нынешние времена.

Генерал Потапчук подвинул к себе телефон и неторопливо указательным пальцем набрал номер. Трубку не снимали секунд восемь, наконец он услышал характерный и немного картавый говор:

— Говорите, я вас слушаю.

— Доброе утро, Яков Наумович! Федор Филиппович Потапчук беспокоит тебя, не забыл?

— Ба, какие люди!

— Как жизнь? — задал дежурный вопрос Федор Филиппович.

— Жизнь как в кино, что ни день, то сюрприз, то черно-белое, то цветное.

— А если серьезно, Яков Наумович?

— По-прежнему, — на этот раз коротко и умиротворенно сказал стоматолог.

— Как супруга себя чувствует?

— Как всегда. Что ей сделается? В такие годы человек всегда себя чувствует одинаково, не очень плохо, но и не очень хорошо, если, конечно, нет хронических болезней. Моя Фаина следит и за своим здоровьем, и за моим. Вот приучила меня кашки есть по утрам, и я теперь, как младенец, по утрам ем кашки, пью некрепкий чай, а только после этого иду на работу. А вы-то как, Федор Филиппович? Наверное, вы уже не просто генерал, а генерал-полковник?

— Нет, что вы, Яков Наумович! У меня тоже все без изменений, если, конечно, не считать проблем со здоровьем.

— Что стряслось? — учтиво осведомился стоматолог.

— Что-то зуб заболел.

— Все вы такие, — немного раздосадованно произнес Яков Наумович Кучер, — вспоминаете о моем существовании только тогда, когда зуб болеть начнет.

— Но это, наверное, не так плохо?

— Плохо, Федор Филиппович! С друзьями и хорошими знакомыми надо встречаться не только по делу, а и просто так.

— Хотелось бы, — сказал генерал Потапчук, — да не выходит. Дела заели.