Сосед сверху, сосед снизу - Джина Шэй

Никуда. Ни к кому.

И уж тем более — к проходимцу Бруху. Пока у Эрика есть только неоформившиеся подозрения — так точно.

Когда Эрик наконец-то замечает на лице Насти усталость — у него уже и у самого пот стекает по виску.

— Ну, что ж, не все так плохо, как я ожидал, — роняет он нахально, наслаждаясь вспыхнувшими в глазах девушки огоньками. — И как ты позволила себе отказаться от соревнований, если так любишь быть лучшей? — хмыкает Змей, проводя пальцами по скуле девушки, притворяясь, что он вообще-то потянулся заправить эту выбившуюся из растрепанного пучка прядку.

Настя закусывает губу. Вот на это она отвечать точно не хочет. Ну, раз так…

— Неужели появилась та, в ком ты увидела сильную угрозу и струсила? — поддевает девушку Эрик, и вот теперь вспыхивают злобно еще и щеки Насти.

Её настолько задевает этот выпад, что девушка даже с гневным рычанием покачивается в сторону сидящего на паркете Эрика, тянется к его шее, стискивает на ней ладошки и... Оказывается на лопатках под ним.

Это было просто. Что ж, теперь можно приступить и к более дотошному допросу. С более интересными вопросами.

— Там, в примерочной, с Эмилем — думала ли ты обо мне, моя змейка?

Паршивец. Еще и смотрит так, будто видит меня насквозь. Хотя — если судить по вопросу — именно что видит.

Неужели я настолько легко читаюсь, что первый попавшийся распутник может с легкостью угадывать то, что я предпочла бы оставить в секрете.

Змей ухмыляется, будто уже читает мои мысли — вот эти, тайные, постыдные, прижимается лицом к ткани тонкой водолазки. От его дыхания на моей коже мне уже хочется воспламениться.

— Эрик… — я пытаюсь оттолкнуть его плечи, а он ловит мои пальцы своей чуткой ладонью и переплетается с ними своими.

— Думала? — только одно слово, вопросительное, но как же оно пробирает меня насквозь. Прожигает. До той самой моей порочной сути.

Той, что думала.

Той, которая уже не однократно толкала меня на совершенно неприличные действия в адрес этого итальянца.

Той, которая с удовольствием поменяла бы Эрика с Эмилем в примерочной местами. Или… Добавила бы его к этому уравнению.

Это безумие. И я сошла с ума на сто процентов. На тысячу!

Несколько часов назад я кончила в примерочной магазина от бесстыжих пальцев Эмиля Бруха. И я не хочу дурить Эрику голову. Я успокоила себя, что раз уж такая сумасшедшая тяга у меня с Эмилем — я хотя бы не буду дурить голову Змею, вот только он, кажется, имеет на этот счет другую точку зрения.

Ладонь Эрика подныривает под кружевной край трусиков, мнет мою ягодицу. Уж не знаю, откуда у столь простого прикосновения такой мощный эффект, но с противоположной попе стороны у меня все нагревается. Еще пять минут, и на моем лобке можно будет жарить яичницу.

Этот итальянец вездесущ, как поток воды, так настойчиво он ищет мои слабые места даже там, где их вроде как не было. И находит...

— Прекрати, — умоляюще прошу я, но у меня выходит совершенно неубедительный всхлип. Господи, как же я хочу, чтоб не прекращал…

И как же я хочу его убить, как мужчину, заставляющего меня чувствовать себя такой…

— Малышка, — Змей произносит это, склоняясь уже к самым моим губам, — ты потрясающая. Волшебная. Страстная девушка. Расслабься. Я всего лишь предлагаю тебе выбор. Чтоб ты могла сравнить оргазм со мной и с Эмилем и принять верное решение.

Это звучит чудовищно. Это звучит порочно. И озвучь мне это Эмиль — он, с большой вероятностью, получил бы еще одну пощечину. Но это мне предлагает Змей, и у меня вдоль позвоночника бегут мурашки. Как будто так и должно быть. Как будто это нормально — предлагать «сравнить оргазмы» для более взвешенного выбора мужика.

— Не думай, — Змей, будто антенна, замечает самые миниатюрные изменения моего настроения, будто читает их в моих глазах, — не думай ни о чем, моя змейка, просто расслабься.

— Я н-не хочу, — мой голос дрожит, и я даже сама не понимаю, от чего больше — от страха или от возбуждения.

— Ты очень крепко закрылась, моя сладкая, заперлась на тысячу замков — пальцы Эрика все-так же пляшут под моей юбкой, теперь оглаживая внутреннюю сторону моего бедра, заставляя его расслабиться, — столько всего себе не позволяешь. А чего ради? Кто с тебя спросит? Муж?

Болезненное напоминание. Жгучее. Я нарочно оттеснила все напоминания об этом подальше, а теперь.

И правда…

Чего ради это все?

В жизни Дэна сейчас столько секса, что даже устроив себе групповичок с десятью мужиками, я его просто не догоню. Ни количеством, ни качеством.

— Сколько еще ты будешь отказывать себе в удовольствии? — пальцы Эрика впервые касаются ткани моих трусиков спереди — и черт возьми, я уже готова от этого неторопливого прикосновения задымиться. — Сколько будешь держать в себе свою страсть, свою силу?

— Хочешь сказать, что проявить страсть — это дать тебе? — язвительно интересуюсь я, вжимая раскаляющиеся от откровенных ласк ладони в гладкий прохладный паркет.

— Позволить себе быть собой, для начала, — паршивец — как он есть. Заболтал меня, отвлек, прикрыл за всем этим свой марш-бросок, а сейчас его пальцы выбивают какую-то немыслимую чечетку на моих половых губах, распаляя еще и тем, что все это происходит, не минуя «последнего рубежа» — тонких кружевных бикини, белья, которое у меня просто не получилось не надеть. Пусть я и была уверена, что ничего у меня с Эриком не случится.

Надо. Надо взбрыкнуть, надо его остановить, но…

Отчего ж так не хочется?

И все-таки надо… Вот сейчас…

Настойчивые губы Змея атакуют мои. Это — вероломный штурм, очередной отвлекающий маневр, и он срабатывает. Все мои силы уходят на тихий горловой стон возмущения.

Как же потрясающе он целуется…

И губы, такие мягкие...

Эрик Лусито — танцор, даже в поцелуях. И целовать, оказывается, можно по-разному. Можно жадно, бесцеремонно, пожирая друг дружку со страстью румбы. Можно нежно, трепетно, будто в куртуазном вальсе.

А можно вовлечь язык партнерши в роковое, пропитанное вкусом алых вин и шелковых простыней танго. Как он меня сейчас…

Грязное танго. Такое, во время которого нет никакого расстояния между двумя людьми, когда под платьем у девушки нет ни клочка белья, соски торчат смертоносными айсбергами, и ты точно знаешь — никто не должен стать свидителем этого танца.

Именно в эту секунду я и проигрываю окончательно. Ловкие пальцы Эрика все-таки ныряют туда, под ткань, разводят уже масляные от моего возбуждения чуткие складки, не оставляя мне ни малейшего шанса на сохранение этой постыдной тайны.