Пустая - Яна Летт

Почти две недели в Уондерсмине пролетели как день.

Я продолжала жить у Прют – и, как ни странно, начала чувствовать себя рядом с ней почти так же хорошо, как дома у ее матери… А может, и лучше. Прют не обладала и десятой долей доброты или жизнелюбия Мафальды. Ее не интересовали ни парни, которые то и дело появлялись, испытывая удачу, у ее дверей, ни вкусная еда, ни шумные компании. Дни напролет она просиживала за своим столом, завернувшись в огромный халат, уткнувшись в пухлые фолианты или чьи-то пожелтевшие конспекты, исписанные мелким неразборчивым почерком.

Я умела быть тихой – и постепенно Прют начала привыкать к моему обществу. Когда у нее случалось настроение поговорить – очень редко, – она могла завести со мной разговор. Поначалу я больше слушала, чем говорила. Ее рассказам об университете, преподавателях, занятиях я могла бы внимать бесконечно.

Мне очень хотелось рассказать ей о собственных исследованиях, но, к счастью, я быстро сообразила, насколько беспомощными они бы ей показались. Некоторые мои наблюдения были интересными – я уверена, – но без достойной огранки и мудрого руководства, увы, не имели большой цены. Зато, просмотрев справочники, которые в избытке валялись в комнате моей хозяйки, я начала систематизировать свои записи. Теперь все, что я знала о каждом растении, было занесено в отдельный раздел – заголовки я выводила разноцветными чернилами, чтобы не запутаться.

Как-то Прют рассказала о Линорде Венне – одном из основателей университета. Рожденный в бедной семье, он не имел возможности приехать в Уондерсмин и получить образование. Он учился сам и проводил эксперименты где-то в пастушьей хижине, пока в конце концов не открыл принцип работы парового двигателя.

История Венна вдохновила меня, и я не забрасывала записи.

Теперь у нас с дочерью Маффи была общая цель. Каждое утро я ждала пробуждения Прют, чтобы вместе с ней взяться за работу. Все свободное от учебы время она посвящала исследованиям. Грохотала у меня за спиной крышками от кастрюль, дни тратила на изучение под увеличительными приборами образцов волос и ногтей, заставляла с завязанными глазами определять на вкус и запах всевозможные объекты, проверяла остроту зрения на свету, в полумраке, в темноте… С каждым днем она все сильнее хмурилась, сверяя результаты – ища что-то и не находя.

– Ты подверглась надмагическому воздействию, так? – Прют говорила вроде бы со мной, но я прекрасно понимала, что на самом деле в эти моменты она меня не видит. – Изменения на психическом уровне, способности к детекции… Обесцвечивание кожных покровов, радужки глаз, волос. Зрение, слух, обоняние, вкусовые рецепторы работают иначе… Надмагия… Я не понимаю, где надмагия.

– Я не надмаг.

– Термины, термины! Способностей нет – новые навыки приобрести ты не можешь. Ты скорее… используешь остатки того, что когда-то пропустили через тебя. Как… ну, не знаю… светящийся гриб, который выделяет споры по ночам.

– Милое сравнение.

– Да, пожалуй. Так вот, я думаю, твои способности детекции – которые, как нам известно, в той или иной мере проявляются у всех пустых…

– …которые выживают…

– Да, которые выживают. Ты будешь дальше меня перебивать или мне можно продолжать думать? Спасибо. Так вот, я продолжаю думать, что детекция должна быть обусловлена изменениями в твоей физиологии. Если получится выяснить, что именно отвечает за нее, возможно, мы сможем понять, как от этого избавиться. А это точно заинтересует Судью.

– Думаешь, этот Слепой Судья интересуется пустыми, потому что хочет им помочь?

Прют подумала.

– Сомневаюсь, – медленно сказала она. – Хотя и это возможно – если Судья найдет способ сделать это политическим инструментом, повысить свою популярность. Но я бы ставила на то, что он хочет извлечь из таких, как ты, пользу. Полагаю, дело как раз в детекции. Блюстители всюду ищут надмагов. Хотят очистить от них Бирентию – а такие, как ты, могли бы в этом помочь.

Звучало правдоподобно – я вспомнила об особняке Судьи, благоговейном страхе в глазах Воробья.

Прют увлеченно изучала кровь в пробирке, явно уже не думая ни о Судье и его мотивах, ни обо мне, ни о Криссе.

Прют была рождена стать настоящим ученым – вот чего ей по-настоящему хотелось. Все остальное не имело для нее значения.

Наблюдая за тем, как двигается ее тонкая кисть, выводя непонятные закорючки в неярком свете от горелки, я чувствовала себя кошкой, которую подкармливают, иногда даже пускают в дом, но так и не называют своей.

* * * *

Шла моя третья неделя в столице, и я начала терять решимость. В глубине души я была уверена, что Уондерсмин, полный людей и возможностей, поможет мне продвинуться вперед в моих поисках, – однако я все еще топталась на месте. Мои руки были исколоты, ноги истерты до кровавых мозолей от долгих прогулок по городу, деньги, подаренные Сорокой, таяли… А я по-прежнему не находила ответов.

Накануне праздника Огней Прют пришла домой раскрасневшаяся, взлохмаченная, с побелевшими от злости глазами. Некоторое время она мерила крохотную комнатку шагами – а потом наконец взорвалась негодованием.

– Лабеллия Севвинтон, гнев ее побери! Дрянь!

Лабеллия была частым героем в рассказах Прют об университетских интригах. Я мигом без особого сожаления отложила один из учебников Прют, посвященный папоротникам, и приготовилась слушать.

– К Гневному! К Гневному! Чтоб ее!

Обычно равнодушная и холодная, Прют металась по комнате, как зверь по вольеру, – я и не думала, что она может до такой степени выйти из равновесия. Тогда я впервые решилась осторожно коснуться ее плеча. Она свирепо отбросила мою руку, извлекла из кармана кисет с табаком и тонкую бумажку, парой отточенных движений – и это странным образом напомнило мне ее мать, моющую стаканы, – свернула самокрутку и поднесла ее к пламени горелки.

Никогда прежде я не видела Прют курящей, а сейчас она сидела в груде пледов, нахохлившись, как сова, под гривой темных кудрей, выдыхая торопливые паровозные клубы дыма с гримасами, одна яростнее другой.

– К Гневному, – повторила она, на этот раз чуть спокойнее. – Наплюем на это, Лекки. – В первый раз она назвала меня по имени, которое придумала Мафальда.

– Что случилось?

– Эта дрянь Севвинтон все-таки задействовала свои связи с заместителем ректора, – хмуро сказала Прют, не выпуская самокрутку изо рта. – Он ее дядя. Это был вопрос времени. Ее работа о се-лек-ти-ке, – Прют с издевкой тянула каждый слог, – просто пшик. Кому интересно, кто кому приходится отцом? То, что я предлагаю, в сто раз интереснее! Но раз уж за это взялся заместитель ректора… Он бывает на приемах у Судьи – наверняка и Лабеллию туда протащит… Дело плохо.

– Почему? Ты же скоро найдешь соединение, так? – Прют планировала назвать его «знаком пустоты», и это название казалось мне очень красивым. – Если твоя работа лучше…