Реквием - Ульяна Соболева

— Мне нужны люди в центре. Прямо сейчас. Лучше без лишнего шума, действуйте по инструкции.

Говорить нужно было максимально коротко и не раскрывая сути — всегда есть вероятность прослушки.

Доехав до телерадиокомпании, я припарковался и, выйдя из машины, осмотрелся. Опель стоял на противоположной стороне улицы, несколько машин с нашими людьми "зажали" его с обеих сторон, еще две стояли возле входа. Чувствовал, как внутри начала подавать свой тихий голос тревога. Можно сколько угодно храбриться, оставаясь невозмутимым внешне, когда ни один мускул на лице не дрогнет от накатывающего волнения — но страх за тех, кто нам дорог, приручить невозможно.

Я понимал, в какой последовательности должен действовать, но так же осознавал, что с некоторых пор импровизировать приходилось все чаще. Нам нужно будет выйти через черный ход, возле центрального — слишком разношерстный эскорт.

К высотке в центральной части города съезжались журналисты и фотографы. Внутри здания меня встретила улыбающаяся девушка.

— Здравствуйте, Вы на конференцию? Проходите, пожалуйста. Чай, кофе? Или желаете чего-то покрепче?

— Нет, спасибо, ничего не нужно…

— Могу я посмотреть Ваши документы? Я должна проверить, внесены ли вы в список гостей…

Вытащив из портмоне одно из удостоверений, которые во все времена способны были открывать любые двери, слегка улыбнулся. Ее внезапно побледневшее лицо говорило о том, что вопросы окончены. Наверное, у наших людей это в крови — страх перед всесильной ксивой. Не важно, липовая она или настоящая, но наличие определенных гербов или госзнаков моментально парализуют людскую волю и даже способность хотя бы прочитать, что на ней написано.

Поднявшись на лифте на одиннадцатый этаж, прошел по коридору, направляясь к конференц-залу. Зал наполнялся людьми, глазами я искал среди них Лену. Чувствовал, как сердце ускорило свой ритм. Черт возьми, оно до сих пор стучит быстрее даже при мысли о ней.

Сколько раз за все эти годы я думал о том, насколько сильно хочу ее видеть. Проходили недели, месяцы, годы — а желание не исчезало, менялись лишь эмоции, которые, терзая и ломая меня изнутри, выворачивали наизнанку. И каждый раз, вспоминая ее лицо, черты которого так и не смогли затереться в глубине памяти, я еле справлялся приступами бешеного желания бросить все к чертовой матери и вернуться. И каждый раз, словно ушат ледяной воды, на меня обрушивались болезненные воспоминания… Уязвленное самолюбие и гордыня превращают нас в слепцов, заставляя возложить на алтарь обиды искренность, любовь и надежду.

А сейчас, увидев ее, почувствовал, как острое желание очутиться рядом перебивает все остальное.

Когда пустым становится все, что было до. Когда боль от потери незримым движением пинает тебя и заставляет распахнуть глаза, чтобы увидеть то, что на самом деле важно.

Лена сидела на стуле и просматривала какие-то записи. Уверен, она знала каждое слово наизусть, но ее волнение выдавали движения — беспокойно заправляла локон за ухо, в который раз за последние пару минут поглядывала на часы, проверила телефон и время от времени то сжимала ручку тонкими пальцами, то откладывала ее. Захотелось подойти, взять за руки, заставить отложить в сторону эту безделушку и посмотреть в глаза. Сказать, что теперь она может не думать о том, что нужно сквозь фальшивую улыбку и вынужденную вежливость прогибаться перед всякой мразью. Что теперь все будет иначе. Потому что она больше не одна…

Но ситуация диктовала совсем иные правила, и единственно верные слова, которые я так и не произнесу, звучат совсем по иному: "Не о том волнуешься, Лена… Через полчаса вся суета, которая способна сейчас вывести тебя из равновесия, покажется простым пустяком".

Свои же мысли заставили замереть — правду не спрячешь, не заставишь ее умолкнуть, она в один миг сбрасывает с нас все слои самообмана, которыми мы окутываем себя, не желая признать очевидное. Да, я, черт возьми, не был сейчас уверен, что мы выйдем отсюда спокойно. Но сделаю для этого все, что в моих силах.

Директор телеканала Александр Альбертович Некрель был на месте, но начинать мероприятие не спешил. То ли ждал кого-то, то ли использовал очередной повод продемонстрировать собственную важность. Типичный напыщенный индюк, разъевшийся на заказных сюжетах, продажах эфирных минут и выпусках псевдоправдивых программ, рассчитанных на слезливых домохозяек и любителей поковыряться в чужой жизни.

Уверенным шагом направился прямо к нему. Боковым зрением уловил недоумение на лице Лены. На несколько секунд она словно замерла, а потом, с силой сжав в пальцах ту самую злосчастную ручку, сломала ее и вздрогнула от раздавшегося треска. Она не отводила от меня взгляда, словно спрашивая, что происходит. Вопросы сменялись раздражением и легким испугом.

Подошел к Некрелю и отозвал его в сторону. Начал вежливо, спокойно, лишнее внимание сейчас ни к чему, да и разговор наш будет весьма лаконичным.

— Александр Альбертович, мероприятие придется перенести…

— Что значит перенести? Кто вы вообще такой и что вы себе позволяете? Да одно мое слово охране — и… — он начала размахивать руками, возмущаясь и выпучивая глаза, казалось, они вот-вот вылезут из орбит.

Оборвал на полуслове, в ту же секунду пресекая этот словесный поток. Я смотрел на него исподлобья и, не повышая голос, даже немного снизив его, отчеканил:

— Суетиться будешь потом, когда мозги иссохнут от того, куда пропихнуть тираж своего бульварного дерьма. Больше тебе не светит. Еще слово — и Лазарев лично вышвырнет тебя из теплого кабинета и закроет твою богадельню. Ты будешь очень скучать по своим жополизам, наивным ассистенткам и массивному столу, под которым им приходилось исправно тебе отсасывать.

— Но… г-г-господин… ээм… я не сделал ничего дурного… Почему вы сразу не сказали, что вы от Владимира Владимировича. Конечно-конечно, сейчас… Мы все можем решить полюбовно…

От этого внезапного приступа послушания и лебезения меня захлестнула волна презрения, а к горлу подкатила тошнота. Такие люди, как Некрель, напоминали мне пластилин — мягкий, послушный, но липкий. Он хоть и приобретает любую нужную тебе форму, послушно проминаясь под пальцами, но после контакта с ним хочется тщательно вымыть руки.

Он подошел к своему месту и, взяв в руки микрофон, огласил:

— Уважаемые коллеги и гости конференции, вынужден вас огорчить, но нашу встречу придется перенести в связи с некоторыми техническими трудностями. Как только мы их устраним, свяжемся с вами, чтобы назначить новую дату и время.

* * *

Я рассчитывала на эту конференцию, как на самый важный прорыв в моей карьере. К тому же, я выступала главным организатором, и после презентации, если она будет удачной, мне обещали отпуск. Я хотела уехать. Хотя бы на месяц. Отключиться от всего. Сбежать. Это стало навязчивой идеей. Взять Карину и, наплевав на все, просто улететь в Стамбул или Дубай. Финансы мне позволяли. Мне казалось, что вокруг меня сгущаются тучи и зреют неприятности, и я даже не знаю, с какой стороны они на меня обрушатся.