Лук Будды - Сергей Таск

– Все вы просто так, – добродушно кивнул он.

Эльжбета стрельнула глазами в зеркальце. Мужчина показался ей интересным. Черная с сединой бородка, крупный нос – верный признак горячего темперамента. Если бы еще не такой старый…

– Есть хочешь? – спросил староватый мужчина, которому едва стукнуло сорок.

– Ужасно.

– Вот ответ честной девушки.

Он остановил машину возле симпатичного мотеля, похожего на огромную сыроежку. Процедура регистрации заняла полминуты. «Месье и мадемуазель Легран» – черкнул в книге бородач и получил ключи.

Оказавшись в номере, он запер дверь и, положив ключ в карман, ушел в ванную. Эльжбета стояла посреди комнаты. Ее бросало то в жар, то в холод. Она в гостинице! С мужчиной! То, о чем она так страстно мечтала, должно вот-вот произойти. Она скинула босоножки и нырнула под одеяло.

Мужчина вышел из ванны в плавках. Он был приятно удивлен, застав Эльжбету в постели. Она увидела, что он мохнат, как обезьяна, и еще успела заметить, что он надорвал блестящий целлофановый пакетик и, отвернувшись, сунул его в плавки. Он стащил с нее одеяло и нахмурился:

– Это что, шутка?

– Я подумала…

– А ты не думай, – весело сказал он, помогая ей стянуть через голову платье.

Из того, что произошло потом, Эльжбета запомнила только боль и потную ладонь, зажавшую ей рот.

– Ты полежи, – говорил он, одеваясь, – а я спущусь вниз, куплю нам что-нибудь поесть.

После его ухода она приняла душ и снова легла. Ее знобило. Она укрылась вторым одеялом и уснула, точно провалилась. Очнулась как от толчка: 4.45. Она проспала почти пять часов! Эльжбета кинулась к окну – бежевого «шевроле» на стоянке не было. Она мигом оделась, выглянула в коридор и, убедившись, что там никого нет, чуть не бегом устремилась к лестнице.

– Мадемуазель!

Она испуганно обернулась:

– Я?

– У вас в номере можно убрать? – спросила горничная.

– Да… спасибо… – залепетала она, спасаясь бегством.

Незаметно прошмыгнуть мимо портье ей не удалось.

– Мадемуазель Легран, вы уезжаете?

Она открыла рот, но так и не нашлась с ответом.

– Ваш отец сказал, что вы оплатите номер. У нас день проживания – семьдесят франков.

– Сколько? – у Эльжбеты округлились глаза.

– Семьдесят франков, – повторил портье. – Вы будете расплачиваться чеком или наличными?

Эльжбета пошла пятнами.

– У меня столько нет, – пробормотала она едва слышно.

– А сколько у вас есть? – насмешливо спросил портье.

– У меня? – переспросила она, оттягивая неизбежное.

В холл спустилась горничная. Она подошла к портье и зашептала ему что-то на ухо. Тот слушал, все время держа взглядом Эльжбету, и губы его растягивались в брезгливую складку. Вдруг он схватил ее за руку повыше запястья. Она и охнуть не успела, как уже очутилась в крошечной клетушке с угловым диваном.

– Платить будешь? – жестко спросил портье, тесня ее к дивану.

– Дяденька, у меня правда… – жалобно заскулила она, но он уже сделал знак горничной, охранявшей выход.

Та оставила свой пост, вплотную приблизилась к Эльжбете и начала ее обыскивать. Зашитые в пояс деньги были обнаружены почти сразу. Зубами перекусив нитку, горничная распорола шов, достала Эльжбетину заначку и быстро пересчитала засаленные бумажки.

– Сто восемнадцать, – сказала она, передавая деньги боссу.

– Это за постой, это за испорченные простыни… плюс налог. – Портье помусолил в пальцах несколько мелких купюр и передал их горничной, затем повернулся к Эльжбете. – Еще раз приведешь сюда клиента, сдам в полицию. А сейчас, так и быть, иди.

Эльжбета вышла из мотеля и поплелась к шоссе голосовать. Всем, кто останавливался, а таких было раз-два и обчелся, она упрямо говорила: «До Парижа». Через два часа ей сказали: «Садись».

Таких мужчин ей видеть не приходилось. Ни жара, от которой у Эльжбеты платье противно липло к телу, ни дорожная пыль, оседавшая на волосах, не могли подпортить совершенство, каким был Ноа. С иголочки одетый, тонкие, словно выщипанные брови, римский нос, гладкая кожа необыкновенно красивого матового оттенка, белокурые волнистые волосы до плеч, – он был похож на киноактера, не конкретного, а вообще.

Время от времени Ноа извлекал из коробочки ароматизированную салфетку и протирал лицо, шею, руки. Руки у него были без ссадин и мозолей, и Эльжбету это поразило не меньше, чем накрашенные ногти.

После того как он спросил ее имя и назвал свое, интерес к ней у него пропал. Чтобы не скучать, ему достаточно было переключить музыкальную программу. Поэтому Эльжбета так вздрогнула, услышав вопрос:

– Ты, может, голодная?

Ее от голода мутило, но она еще не забыла о своем недавнем приключении и поэтому спросила в лоб:

– Вы хотите снять номер в гостинице?

– Зачем? – удивился Ноа.

– Чтобы меня… чтобы со мной…

– Это не входит в мои планы, – пришел он ей на помощь. – Так ты хочешь есть?

Эльжбета мрачно кивнула. Он купил ей в закусочной бутылку пепси и сэндвичи, которые она проглотила в машине, не разжевывая, как удав. После еды у нее проснулся здоровый интерес к жизни.

– Вы в Париже один живете? – спросила она без затей.

– А что?

– Я могу стирать вам белье и вообще.

– Насчет вообще мы уже разобрались, а стирать мне нечего.

– То есть как нечего? А что же вы делаете с грязными носками, трусами…

– Выбрасываю.

Эльжбета надолго замолчала.

– Еще я вкусно запекаю свинину…

– Я не ем мясо.

Эльжбете показалось, что она ослышалась.

– Свиное? – на всякий случай уточнила она.

– Любое. Я вегетарианец.

– А, – она с умным видом кивнула.

– Не переживай, что-нибудь придумаем.

Немного успокоенная. Эльжбета позволила себе расслабиться. Она и не заметила, как задремала под музыку. Когда она открыла глаза, было уже темно, и всюду горели огни, тысячи огней.

– Что это? – шепотом спросила она.

– Париж.

О квартире, куда они вошли, пожалуй, можно было сказать, что в нее только что въехали, но кто въехал – понять было невозможно. В огромной пустой квартире с исписанными до потолка стенами и весело потрескивающим костром, разожженным посредине комнаты, толкалась публика, чувствовавшая себя здесь как дома. Сюда приходили без звонка и уходили не прощаясь. Каждый развлекался как мог.

Эльжбету предоставили самой себе, и она тихо села в угол рядом с девушкой, которая шарила по полу обеими руками.