Дебютная постановка. Том 2 - Александра Маринина

– Я.

– Мама специально меня послала сказать, чтобы вы не стеснялись и заходили. Потому что если вы будете ждать, пока они закончат, то все равно не дождетесь. Она сказала, что если вы опоздаете, то они будут заниматься до вашего прихода. Занятие по расписанию до двух часов, но они всегда задерживаются, если никто не выгоняет. Пошли.

Мальчик толкнул дверь, приглашая Юру войти в класс. У рояля стояла невысокая кругленькая женщина «серьезного» возраста, прямое свободное платье чуть ниже колена делало ее фигуру похожей на прямоугольник, из которого торчали ноги. «Как на карикатуре», – подумал Губанов. За роялем сидела другая женщина, рыжеволосая, с озорными ямочками на щеках и веселыми глазами.

– Вы Юра? – спросила она. – Проходите, мы закончили.

Кругленькая собрала ноты, разложенные на крышке рояля, о чем-то вполголоса переговорила с рыжеволосой и ушла. Мальчик молча уселся за обыкновенный канцелярский стол в углу комнаты и склонился над нотной тетрадью.

– Спасибо, что согласились уделить мне время, Татьяна Васильевна, – вежливо начал Юрий. – Я понимаю, что вы очень заняты.

Дорошина небрежно взмахнула рукой:

– Да бросьте вы! Мы все заняты, так что ж теперь, не общаться ни с кем? И вы тоже наверняка не скучаете без работы. Вы ведь в милиции служите, я правильно поняла?

– Да, в уголовном розыске.

– Надо же, вы ведь совсем молоденький, а уже в уголовном розыске… Никогда не понимала, как это можно: позволять таким молодым мальчикам сажать людей в тюрьму. Вы же еще ничего не понимаете про жизнь, а берете на себя смелость распоряжаться человеческими судьбами.

– Мы не сажаем, – улыбнулся Юра, – мы – уголовный розыск, мы только ищем тех, кто напакостил, а сажают следователи и судьи.

Татьяна Васильевна осуждающе вздохнула, стала серьезной.

– И кого вы ищете теперь? Почему среди нас, музыкантов? Кто из нас напакостил?

«Правильно я сделал с самого начала, что наврал про доклад по старому делу, – мелькнуло в голове у Юры. – Если дать понять, что я пытаюсь найти преступника в их среде, они на дыбы встанут и порвут меня в клочья! Никто не захочет со мной разговаривать, будут стоять горой друг за друга. Они же все небожители, практически святые, служители высокого искусства, и как я, мальчишка, посмел… И все в таком роде».

Пришлось в который уже раз изложить сказку про белого бычка в рамках служебной подготовки и про «непонятные места в протоколах».

– Ах, вот вы о чем! – Дорошина закатила подведенные глаза. – Да, была такая история, Нателла Давидовна рассказывала, но без подробностей. Баритон предъявил ей претензии, что она плохо подготовила его к партии, не согласовала изменения с другим концертмейстером, который готовил тенора…

В этом месте Юра понял, что нужно остановиться. Всего одна фраза, да и та не закончена, – а у него уже голова пошла кругом.

– Татьяна Васильевна, – взмолился он, – а можно с самого начала? Проявите милосердие к профану.

В это время сын Дорошиной встал из-за стола, подошел к роялю, взял двумя руками аккорды, вслушался, потом взял еще раз, кивнул и так же молча вернулся к своему занятию.

– Тебе самому-то нравится, как звучит? – спросила Татьяна Васильевна, обернувшись к устроившемуся в углу сыну.

– По-моему, нормально, – ответил мальчик, не поднимая головы.

– А по-моему, соль-диез мешает. Попробуй убрать, получится мягче.

Юра ожидал, что паренек снова подойдет к роялю, но он только поднял голову и уставился в потолок. Потом пробормотал:

– Угу, мягче. Спасибо, мамуль.

Губанов ошеломленно наблюдал за разыгравшейся сценой.

– А что делает ваш сын? – тихонько спросил он.

– Игорь пишет сонату. Вернее, сонатину, поскольку он еще маленький и у него терпения не хватит на полноценную сонату.

– Прямо из головы? Без рояля?

– Ну, рояль, как видите, тоже бывает нужен, когда сомневаешься. Сегодня снова сильный мороз, занятия в школе отменили, вот я и взяла его с собой на работу. И что с погодой происходит – не пойму! Третий месяц зимы, дело к весне идет, – и вдруг опять такие холода. Игорек мне не мешает, он тихий ребенок, занимается своими делами, не отвлекает. И ему в любом случае полезно слушать, как работают профессионалы.

– Хочет стать композитором?

– Ну… – Татьяна Васильевна рассмеялась. – Хочет, да. По крайней мере, способности у него очень хорошие, так что мы с мужем надеемся. Ну что, Юра Губанов, начнем наш ликбез? Вы сами назвали себя профаном, так что теперь не жалуйтесь, если я буду рассказывать слишком подробно.

В 1959 году в Большом театре затеяли постановку оперы Шарля Гуно «Фауст». Партию Фауста поручили исполнять перспективному, но в тот момент еще не очень известному Владилену Астахову, на партию Валентина утвердили любимца публики Константина Левшина.

– Левшина? – перебил Юра.

Вот оно, то имя, которое ему назвала дама из консерватории и посоветовала непременно спросить об этом человеке у Нателлы Давидовны Орбели. Выходит, то были не пустые слова. Не просто так она об этом упомянула.

– Да, Константин Левшин, – подтвердила Дорошина. – Сейчас о нем никто и не вспоминает, все забыли, словно его не было. А в свое время он был о! Как вокалист, конечно, не царь и не бог, но вполне достойный. Если бы не ленился и работал как следует, то вышел бы на мировой уровень, природные данные были прекрасными. Во всяком случае, так Нателла говорила, а ее мнению я полностью доверяю. Знаете, я запомнила одно ее высказывание. Я тогда была совсем девчонкой, только-только начала заниматься у нее, когда поступила в Гнесинку, и в академическом вокале мало что понимала. Так вот она сказала: «У Левшина был только один недостаток: он слишком красив. Это его и погубило».

Константин Левшин был действительно писаным красавцем. Стройный, высокий, длинноногий, широкоплечий, с классически правильным лицом, большими глазами, прямым носом, твердым подбородком и копной вьющихся волос цвета спелой ржи. Одним словом, расхожий эталон образа прекрасного рыцаря в сияющих доспехах. Понятно, что в «Евгении Онегине» он исполнял заглавную партию. И его участие в пуччиниевской «Тоске» придавало всей опере особый колорит, заставлявший меломанов снова и снова доставать билеты на этот спектакль.

– У нас говорят: «В опере тенор и сопрано хотят быть вместе, а баритон им мешает», – со смехом объясняла Дорошина. – Возьмите почти любое либретто классической оперы: героиня – сопрано, ее возлюбленный – тенор, а какой-нибудь нехороший тип, который или сам хочет жениться на сопрано, или стремится по другой причине им помешать, – непременно баритон. Вы либретто «Тоски» знаете или нужно рассказывать?

– Знаю, – кивнул Юра.

– Что ж, вы неплохо подготовлены для милиционера. Так вот, когда художник Каварадосси – молодой стройный красавчик, а начальник тайной полиции Скарпья – старый толстый урод,