Управленец - Александр Александрович Шахов

именуется такими нелицеприятными словами: «казнокрад… вор…вымогатель…».

«На что стремиться вверх мальчишкам, если за каждое сорванное яблоко их будут судить?» — подумал владыка шремских угодий.

Будучи хозяином внушительного сада, он придумал, как сэкономить на его обслуживании. Так как посаженные вдоль длинной дороги яблоневые деревья являлись для него в первую очередь усладой для глаз, судьба плодов его совсем не интересовала. А потому меж ним и семьей его садовника был негласный договор: оплатой за работу над аллеей служило право сбора урожая. Так и повелось. Многочисленные сыновья садовника весь год убирали листву, следили, чтобы разрастающиеся ветви не нарушали гармоничной картины, излишне выпирая над дорогой. Взамен же трижды в год семья пополняла свои запасы яблоками, из которых мать, пожилая и опытная домохозяйка и по совместительству повар при дворе барона, изготовляла из них всё, что только можно было вообразить. Барон сам нередко угощался приготовленным ею сидром, что пришёлся ему по вкусу.

— Если бы я отстреливал каждого, кто срывал яблоки с моих деревьев, мой сад давно бы уже превратился в заросли, просящие визита топора, — поведав о семье садовника, Володор высказался вслух.

— Вы упускаете несколько важных обстоятельств, барон, — непринуждённым голосом, за которым скрывался гнев, ответил Астор. — Вы являетесь феодалом, и хоть не можете передать владение по наследству, но вольны распоряжаться им как будет угодно. Вы, как и наш король — хозяин своей земли и живущих на ней людей. Поэтому, что делать с плодами — ваше дело. Но эти люди, — рука его показала на висельников, коих одного за другим приготовляли к повешенью, цепляя на шеи толстую верёвку. — оказались на дереве не милостью монарха, а волей народа, чтобы те с высоты одаривали стоящую у дерева толпу его плодами, решая, куда бросить больше, а куда меньше. А вместо этого эти преступники сами стали жрать яблоки и закидывать дерьмом людей, что пониже.

— Ну раз народ сам загнал их туда, пусть сам и сгоняет. Раз народных возмущений не было, значит, дерьма не так уж и много, — раздался голос одного из чиновников.

Взгляд пятисотника застыл на говорившем.

— Хочешь, чтобы это сделал народ? — голос его изменился, вместо тона официальной беседы он превратился в тон, которым отец говорит с неразумным отпрыском. — Я видел, как это бывает. Слыхали о недавнем восстании у восточных гор? Когда правосудием занимается простонародье — это уже не правосудие. Это бойня, в которой гибнут все и виновные и невинные. Сначала горожане громят дома своих господ, грабят и убивают, а потом королевская армия громит восставшие города, безо всякого разбора, — на мгновенье повисла тишина и виднеющийся впереди палач дал знак о завершении своей работы. — Такого я больше не допущу!

Астор махнул рукой, и палач дёрнул рычаг. Под восторженные крики толпы первые десять преступников отправились на тот свет. Мгновенная смерть от перелома шеи превратила брыкавшихся чиновников в ещё тёплые тела, легонько покачивающиеся над землёй.

По личному приказу правителя казнённых больше не оставляли на стенах для всеобщего обозрения. Астор не знал, почему воскрес Горий, а потому велел немедленно закопать умерших за городом, где для них уже была приготовлена братская могила.

Спустя ещё два взмаха рукой все приговоры оказались исполнены. Все, кроме одного…

Народ недоумевающе и с интересом наблюдал, как работники убирают виселицы, ставя на их месте длинный столб. Когда к нему приковали тощего Гурваса, до людей дошло, что сейчас будет. Ему не ставили охапки хвороста под ноги и вообще не делали никаких приготовлений. От них рабочих избавил стольный маг, спустившийся с террасы на площадь.

Когда его синие глаза уже запылали, что-то в нём противилось тому, что он сам же и вызвался сделать, но было уже слишком поздно, чтобы что-то менять, тем более перед лицом многотысячной толпы.

Готовясь к удару, Гром вспоминал уроки боевой магии, что остались далеко в прошлом. Боевая магия может принимать много форм, в зависимости от того, что нужно сделать и какую мощь вложить. Магическое пламя по своей разрушительности значительно превосходило обычное, но и требовало серьёзных усилий и способностей.

Проснувшаяся в маге жестокость побудила его начать с обычного огня дабы не обрывать жизнь преступника слишком быстро. В напряжённых руках заструились языки пламени. Извергнув огненную бурю, Гром обдал несчастного диким жаром и тут же пожалел о своём выборе. Его сердце смягчилось, а поток огня загудел, получив подпитку новой мощью и изменился в цвете. Шум синего пламени заглушил крики приговорённого, а спустя несколько мгновений тонкое тело обмякло и поникло. Гром опустил руки, его глаза вновь сделались обычными. Объявшее столб пламя быстро доело тело и вскоре уже было готово расправиться со столбом.

Не смотря на ожидания, публика с восхищением приняла свершённую расправу. Эффектное зрелище, совмещённое со свершением правосудия, принесло горожанам невиданное доселе удовольствие, а сам синеглазый маг стал неким символом нового режима. Сам же он, не обращая внимания на скандирующих его имя людей, без оглядки удалился и направился в подземелье.

Казнь была объявлена оконченной. Народ постепенно разошёлся, а труженики навели порядок на площади, убрав угли и расчистив место.

Глава 9. Напролом

В доме егеря

Весь день отравители провели в логове Бориса. Тот хоть и не был рад незваным гостям, но проявил гостеприимство, позволив им восстановить силы и сменить одежду. Сам же старик, ощутив, как стены его жилища стали слишком тесны для него, хотел отправиться в обход по лесу, но не мог этого сделать. Нужно было ждать послания от Гилбера. После произошедшего тот не мог не оповестить верного слугу о ситуации.

Борис сидел в углу комнаты, починяя старую корзину. Его взгляд из-под густых бровей падал на сдружившуюся парочку. Те сидели за столом и уплетали его запасы, стараясь изображать серьёзность и концентрацию на деле. Но старый глаз не мог не заметить, как двое смотрели друг на друга, когда как бы случайно оглядываясь встречались взорами.

Ожидание, тянувшееся слишком долго для одного дня, наконец подошло к концу, когда на горизонте меж деревьев возник всадник. Чтобы не рисковать, Гилбер сначала послал за доверенным гонцом в своё владение, передал ему послание, когда тот стоял перед ним, а уж после направил его сюда. Немолодой посланник с улыбкой на лице поздоровался с хозяином дома и, передав письмо, направился к господину, дабы как можно раньше уверить того, что послание доставлено.

Егерь сломал печать, служившую гарантией тому, что он является первым чтецом, и побежал глазами по буквам, не расслабляя нахмуренных бровей.

— Барон