Работорговцы.Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

Ухоженный участок Великого тракта, называемый Муромским, находился как будто в состоянии вечного ремонта. Мужики засыпали разрытую дренажную канаву песком и гравием, рядом копали новую — расширяли путь. По сравнению с Новгородским трактом, зажатым лесами и болотами, здесь работяги под ногами не путались, хотя занимали всю правую полосу. Глубокие подводы-корыта, в которых громадные тяжеловозы с мохнатыми копытами привозили засыпку, стояли в ряд. Борта были откинуты в сторону обочины, бурые от солнца и ветра рабы ссыпали в траншею балласт.

— Какие отвратительные рожи! — поёжился Альберт Калужский, когда последнюю телегу каравана проводили хмурые взгляды невольников. Должно быть, догадывались, зачем явился военный отряд, сопровождающий не заморский караван, не карету знатного гостя, а имеющий в обозе чёрные телеги раболовов.

В дорожных строителях Великой Руси не водилось потомственных рабов. Все они были наловлены взрослыми и приведены из дальних краёв. Каждому невольнику было что вспомнить о подробностях своего пленения и навек потерянной отчизне. Она осталась где-то за тридевять земель. Бежать было некуда, разве что в лес к разбойникам и дожить там в голоде и страхе до первой зимы, а потому их никто не охранял. За работой присматривал бригадир, но он только указывал, что делать, и следил, чтобы никто не отлынивал. Многим рабство в Великой Руси пришлось по душе даже больше, чем вольная жизнь на родине. Здесь кормили три раза в день, выдавали одежду и устраивали гулянки по большим праздникам. Но всё равно каждый раб вспоминал о доме с тоской и болью, а, собравшись вместе, они любили поговорить, что дома было лучше.

Мегаполис начался с пригородов, и начался внезапно. Деревни становились крупнее, а перегоны между ними короче, покуда Тракт не превратился в сплошную улицу, кое-где разграниченную дорожными указателями с названиями. Да и то перечёркнутые таблички, долженствующие обозначать конец населённого пункта, часто находились вкопанными за указателем новой деревни. Придорожные избы перемежались с мастерскими, пакгаузами, цейхгаузами, лабазами, шалманами и прочими нежилыми строениями, пока окончательно не уступили место баракам и полукаменным домам. Всё больше становилось кирпичных работных построек, закопчённых стен и зарешёченных окон. Над крышами вырос лес дымящих фабричных труб.

— Городом запахло, — потянул носом Жёлудь.

— Повеяло Ордой, — осклабился едущий рядом Лузга. — Шмонище как на промке, да тут и есть промка своя, небольшая.

Однако окончательно парень уверовал в Муром, когда увидел, как осерчалый мужик гоняет недоросля по тощему палисаднику возле барака, бия книжкой по голове и с досадой вопя:

— Помнишь, каким Эдгар По был? Пил, курил, с голой жопой на полковое построение выходил, а чего достиг? Стал родоночальником детектива! Учись, дурак, наукам, ты не менее талантлив, чем Эдгар По! На гулянки с бабами всегда успеешь. Ученье — свет, а неученье — чуть свет и на работу.

— Учусь я, — бегало от отца молодое дарование, заслоняя голову руками. — Не хочу быть Эдгаром По. Он пьяный в канаве сдох! Он плохо кончил. Ай, по голове не бей, там мозги!

Ратники ехали, дивились нравам, понимали, что попали в город высокой культуры. Здесь всего было неистово много, плохого и хорошего, это чувствовалось сразу. Муром был государством в государстве и недаром прозывался Великим. Здесь от московских беженцев не осталось следа, хотя по эту сторону границы ночлежбища кое-где попадались. Муром растворил их в себе, засосал трущобами и посадами, расточил по хижинам и хавирам. Москвичи канули в него как в болото и влились в криминальную жизнь подонков, копошащихся в придонной слякоти общества среди мерзостей и нечистот, исторгаемых бесстыдным мегаполисом на прокорм рабам и плебеям.

Великий тракт рассекал Муром решительно и криво, подобно непальскому кукри в руках ванильной ТП. За въездной заставой превращаясь, если верить табличкам на стенах, во Владимирское шоссе, он упирался в площадь Труда, от которой продолжался до Оки и уходил через мост на заболоченный берег в виде широченного проспекта Воровского. Название как бы символизировало источник дохода обитателей дворцов, красующихся над обрывом. Тракт делил город на неравнозначные половины. На левой, Базарной стороне, размещался невольничий рынок и другие торговые площади с сопутствующей инфраструктурой. Правая, Спасская, была застроена особняками знати вдоль проспекта Льва Толстого и Карачаровского шоссе. Спасскую прикрывала от быдла дуга улиц Невольников, Куликова и Радиозаводского шоссе с купеческими хоромами красивой барочной архитектуры и доходными домами средней руки, возведённые для жизни людей, которые строят трущобы для существования черни. За дугой располагались доходные дома победнее, переходящие в уплотнительную застройку барачного типа, примыкающую к промышленным кварталам Нежиловки, Орлово и Александровки. Чахлая зелень во дворах, огороженные штакетником детские сады и ясли, куда рабы отводили на день своё потомство, чтобы не мешало трудиться, и начальные школы, где за детишками присматривали рабы, ни на что более не годные. Подрастающую рабсилу научали азбуке и счёту, вдалбливали в головёнки основы государства и права (полицейского бойтесь, губернатора чтите, хозяина слушайтесь), окормляли религиозной грамотой и прививали зачатки ремёсел, мальчикам отдельно, девочкам отдельно. Лет с десяти ребёнок уже мог приносить пользу, не только окупая затраты хозяина на своё содержание, но и принося мало-мальскую прибыль. К пятнадцати годам невольник выходил чётко в плюс, а к двадцати входил в полную силу, работая до сорока с максимальной отдачей. Эти золотые годы хозяева ценили особенно и старались распорядиться ими с умом, когда надо, сдавая раба в наём, иногда продавая на пике рыночной стоимости, колеблющейся от сезона и войн, а то и вовсе пуская на развод, если прогнозируемый спад цен позволял отвлечь от работы баб в течение года.

Не затронутый разрушениями БП, находящийся на стыке речной и сухопутной магистрали торгового пути, Муром сделал ставку на воспроизводство и перепродажу рабов. Это оказалось удобно его боевитым и промышленным соседям, от Орды до самых до окраин, с южных гор до северных морей. Мирный, великий и могучий Муром рос и богател, столетиями не зная войн и разграблений. В нём как нигде больше в пределах обитаемого мира встречались библиотеки, храмы, театры и больницы. Издательства выпускали дешёвые книжки для досужего упокоения рабов, кто жаждал культурного веселья, мог за пятачок сходить на комедиантов или в цирк, а заботливые доктора быстро оказывали квалифицированную помощь битым и резаным поклонникам буйного отдыха, приводя в порядок рабсилу. В храмах специально обученные жрецы скармливали рабам умело изготовленный духовный продукт. Даже расставленные по городу статуи атлетов несли ответственную идеологическую нагрузку. Быдло непроизвольно сравнивало себя с ними и сознавало собственную убогость и ничтожество. Крепко привитая идея личного несовершенства позволяла надёжней контролировать рабов и подчинять гостей города.

Всё это новгородцы увидели на следующий день, когда чёртов ниндзя убил губернатора.

За окном громыхнуло так, что в столовой прогнулись и задрожали стёкла.