Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

Другое письмо к Э. было написано карандашом.

Июль 1839 года

Чтобы добыть чернил, надо сходить в гостиную, а я не хочу этого делать. <…> Мне давно следовало тебе написать, чтобы рассказать во всех подробностях об атмосфере того дома, где я оказалась; однако я ждала сначала письма от тебя, удивляясь и огорчаясь, отчего ты не пишешь: ты ведь помнишь, что на этот раз твоя очередь. Мне не следует беспокоить тебя своими горестями, о которых, боюсь, ты уже наслышана, причем наверняка с преувеличениями. Если бы ты была неподалеку от меня, то у меня возникло бы искушение рассказать тебе все, поддавшись эгоистическому порыву, и вылить всю длинную историю испытаний и страданий, выпавших на долю той, кто впервые сделалась гувернанткой в частном доме. Но ты далеко, и я попрошу тебя только представить несчастья замкнутой барышни, вроде меня, оказавшейся среди большого семейства – гордого, как павлины, и богатого, как иудеи, – в то время, когда они особенно веселы, когда дом полон гостей, мне незнакомых. В этой обстановке мне нужно заботиться о куче балованных, испорченных, непослушных детей: предполагается, что я должна их постоянно развлекать и в то же время учить. Вскоре я поняла, что предъявляемое ко мне требование – всегда быть жизнерадостной – совершенно выматывает меня, и по временам я стала чувствовать себя подавленно, что, по-видимому, отразилось и на моем поведении. К моему изумлению, я получила выговор за это от миссис ***, причем с такой резкостью и в таких невероятных выражениях, что мне пришлось горько плакать. Однако я не могла ничего с собой поделать: жизнерадостность в первое время меня совсем покинула. Мне казалось, я стараюсь, как могу, угодить ей, напрягаю для этого все силы, а в ответ получаю такое обращение только за то, что я робка и иногда предаюсь грусти. В первый момент я хотела все бросить и вернуться домой. Но, немного поразмыслив, я решила собрать все силы, какие у меня есть, и выстоять. Я сказала себе: «Ты никогда еще не покидала какое-либо место, не обретя там близкого человека; несчастья – хорошая школа; бедный рожден для труда, а зависимый должен терпеть». Я решилась быть терпеливой, обуздать свои чувства и принимать жизнь такой, какая она есть. Это испытание, рассуждала я, не продлится слишком долго и наверняка пойдет мне на пользу. Мне вспомнилась басня про иву и дуб: я тихо склонилась, и теперь буря наверняка не сломает меня. Миссис *** все считают очень приятной дамой, и я не сомневаюсь, что она такой и является – в своем обществе. Здоровье у нее цветущее, жизнерадостность ее переполняет, и поэтому она всегда весела в компании. Но, Боже, разве эти качества могут компенсировать отсутствие тонких чувств, нежных и деликатных ощущений? Сейчас она уже ведет себя со мной более учтиво, чем в первое время, и дети тоже стали более управляемыми, но она понятия не имеет о моей личности и совершенно не желает ничего о ней знать. Мне не довелось поговорить с ней и пяти минут подряд, если не считать случаев, когда она меня бранила. Мне не нужна жалость ни от кого, кроме тебя; если бы нам довелось поговорить, я рассказала бы тебе куда больше.

Письмо к Эмили, написанное примерно в то же время:

Моя милая и любимая!

Мне трудно даже выразить, как обрадовало меня твое письмо. Это истинное, настоящее наслаждение – получить весточку из родного дома. Я приберегаю это письмо ко времени отхода ко сну, когда наконец наступает момент тишины и покоя, чтобы насладиться им как следует. Пиши, пожалуйста, так часто, как только сможешь. Как мне хотелось бы оказаться дома. Работать на фабрике и чувствовать себя умственно свободной. О, если бы снять с себя это бремя. Однако будет и на нашей улице праздник. Coraggio113.

Служба Шарлотты в этом совсем не подходившем ей по духу семействе закончилась в июле того же года. Постоянное душевное и телесное напряжение снова сказалось на ее здоровье. Хозяйке дома внешние признаки болезни гувернантки – сердцебиение и одышка – казались притворством, нарочитым изображением некоего воображаемого недомогания, которое легко вылечить хорошим нагоняем. Однако Шарлотта была воспитана в спартанском духе, не привыкла предаваться слезливой жалости к себе и потому была способна терпеть боль и отказываться от надежд, ничем внешне себя не выдавая.

Через неделю после возвращения домой она получила предложение от подруги отправиться вместе в небольшую развлекательную поездку. Шарлотта поначалу ухватилась за эту идею со всем энтузиазмом, однако вскоре ее надежды увяли, а когда наконец, после многочисленных задержек, это намерение было осуществлено, она уже ничего не ждала. В короткой жизни Шарлотты было много похожих случаев, когда ее манили радужные мечты, но суровая реальность не давала им воплотиться.

26 июля 1839 года

Твое предложение чуть не заставило меня плениться умом – если ты не знаешь такого дамского выражения, я объясню тебе его при встрече. Для меня поездка с тобой куда угодно, будь это Клеаторп или даже Канада, да еще без сопровождающих, оказалась бы величайшим удовольствием. И я с радостью поехала бы. Однако не могу отлучиться дольше чем на неделю и боюсь, это тебя не устроит; значит ли это, что надо отбросить саму идею поездки? Мне бы не хотелось. У меня никогда раньше не было такой возможности для отдыха. И я хочу повидаться и поговорить с тобой, побыть рядом с тобой. Когда ты думаешь отправиться? Можем ли мы встретиться в Лидсе? Ехать на двуколке из Хауорта до Б. было бы для меня слишком дорого, я осталась бы совсем без денег. Да, у богатых всегда есть такие возможности для удовольствий, которых мы совершенно лишены! Но я не ропщу.

Напиши, когда ты едешь, и я отвечу определенно, смогу ли я тебя сопровождать. Я должна это сделать, я полна решимости, буду добиваться своего и сломлю любое сопротивление.

P. S. Уже закончив это письмо, я вспомнила, что тетя и папа собрались в Ливерпуль на две недели и хотят взять нас с собой. Однако это значит, что надо расстаться с планами относительно Клеаторпа. Я неохотно покоряюсь.

Полагаю, в это время мистер Бронте нашел необходимым – либо из-за того, что его здоровье оставляло желать лучшего, либо из-за роста числа прихожан – пригласить в качестве помощника второго священника114. Так, по крайней мере, говорится в письме, написанном тем летом: там упоминается младший священник – первый из тех, кто, появляясь в хауортском пасторате, производил на его обитательниц то или иное впечатление, о чем Шарлотта потом поведает миру. К новому хауортскому священнику стали приезжать в гости его друзья и соседи, обычно тоже служители церкви, и их нашествия, как правило во время чая, нарушали привычную тишину жизни в пасторате – иногда к лучшему, а иногда и нет. Небольшое происшествие, описанное в конце нижеследующего письма, покажется необычным для большинства женщин и свидетельствует, что, несмотря на неяркую внешность, Шарлотта, когда чувствовала себя свободной и счастливой в родном доме, была чрезвычайно обаятельна.

4 августа 1839 года

О поездке в Ливерпуль все еще только мечтают – это что-то вроде воздушного замка. Между нами, я сомневаюсь, что это к чему-либо приведет. Тетушка, как многие пожилые люди, любит поговорить на эту тему, но, когда доходит до дела, сразу устраняется. Если так пойдет дальше, то, мне кажется, лучше будет вернуться к нашему с тобой изначальному плану – отправиться куда-нибудь вдвоем, без сопровождения. Я могу уехать, чтобы побыть с тобой, на неделю, самое большее – на две, но никак не дольше. Куда бы тебе хотелось поехать? Бёрлингтон, как я слышала от М., был бы подходящим местом, не хуже других. Когда ты отправляешься? Пожалуйста, устраивай все по своему усмотрению, как тебе удобнее, я не стану возражать. Сама мысль увидеть море, побыть рядом с ним, наблюдать, как оно меняется во время рассвета, заката, при лунном свете и в полдень, в тихую погоду и, возможно, во время шторма, – все это переполняет мою душу. Мне все там должно понравиться. И как замечательно не быть вместе с теми людьми, с которыми я не имею ничего общего, скучными и назойливыми, а быть с тобой, кого я знаю и люблю и кто знает меня. Со мной приключился довольно странный случай, о котором я хотела бы тебе рассказать; приготовься, это будет смешно. Позавчера мистер ***, приходской священник, приехал к нам на целый день и привез с собой своего помощника115. Этот последний джентльмен по имени мистер Б. – молодой ирландец, недавно окончивший Дублинский университет. Мы все видели его впервые, однако он, как истинный сын своей родины, вскоре почувствовал себя как дома. Его характер быстро сказался в манере разговора – остроумной, живой, горячей, не лишенной ума, однако с явным недостатком того благородства и благоразумия, которое свойственно англичанам. У себя дома я, как ты знаешь, довольно разговорчива и совсем не робею: никогда не взвешиваю свои слова и не страдаю от этой несчастной mauvaise honte116, мучающей и сдерживающей меня в любом другом месте. Итак, я вступила в разговор с этим ирландцем и смеялась его шуткам. Хотя я сразу отметила его недостатки, но охотно прощала их, поскольку он показался мне забавным и необычным. В конце вечера я несколько разочаровалась в нем: он принялся сдабривать разговор отборной ирландской лестью, которая мне не совсем приятна. Затем джентльмены ушли, и никто о них больше не вспоминал. И вот несколько дней назад я получила подписанное незнакомой рукой письмо, место отправления которого привело меня в тупик. Было сразу ясно, что оно пришло не от тебя и не от Мэри – моих единственных корреспонденток. Я открыла и прочла его. Это оказалось признание в любви и предложение руки и сердца, выраженное пылким языком юного ученого ирландца! Думаю, ты смеешься от всего сердца. Это ведь так непохоже на мои обычные приключения, правда? Это скорее напоминает то, что случается с Мартой. Я же несомненно обречена остаться старой девой. Ну ничего. Я заставила себя смириться с этой судьбой, еще когда мне было двенадцать лет.