Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг. - Игорь Цветков

Наиболее примечателен рапорт полковника Тираховского, прибывший 4 января 1916 г. Он, в частности, так отозвался о комендоре с “Севастополя”: “состоя в 10- й роте вверенного мне полка, Постовалов отличается своим безукоризненным поведением, за боевые отличия произведен в ефрейтора, вызывается всегда охотником на разведку и за смелые, лихие 21 — го декабря 1915 г. действия в составе команды разведчиков представлен к Георгиевскому кресту 4-й степени”. В заключении он просил “если возможно, оставить означенного нижнего чина в полку, как отличный боевой элемент”. Через 8 дней пришла аналогичная просьба от временно командовавшего 31 стрелковой дивизией, в состав которой входил полк, где служил Н. Постовалов, генерал-майора Г. Ушакова. Однако командование линкора и бригады осталось непреклонно, ответив отказом.*480 Кстати, и дальнейшая судьба В. Юргенса также свидетельствует о его искренности на суде. 19 марта, т. е. после отбытия наказания, он прислал рапорт с просьбой разрешить ему зачисление в отряд Балтийского флота при Кавказской туземной конной дивизии. 26 марта на это было дано согласие.*481

14 сентября с “Гангута” бежали матросы I статьи А. Сергеев и II статьи В. Сосновский. Они на поезде отправились в город Фридрихсгам (Хамина), желая “попасть в состав батальона, отправляющегося на позиции”.*482 Там их арестовали и вернули.

И после осуждения многие хотели попасть на фронт. Матрос “Гангут” Н. Младенцев и упоминавшийся выше матрос “Петропавловска” В. Григорьев 6 апреля 1915 г. были отправлены, по собственному желанию, в батальон капитана I ранга H.M. Пекарского. Несколькими днями позже туда же изъявили желание ехать матрос “Полтавы” И. Дёмкин и “Севастополя” И. Фролов.*483 Из наказанных в августе 1915 г. 26 кочегаров “Петропавловска” фамилии 24 были внесены в “Список изъявивших желание идти на фронт” от 4 сентября. 7 ноября они уехали в Минск.*484 В состав трех партий, отправленных 29 января, 12 и 18 февраля в Гомель, входили матросы “Петропавловска” И. Яковлев, А. Анишкин и Н. Крутиков, “Севастополя” — М. Рогожкин, И. Капустин и А. Голубев, “Полтавы” — А. Печурин и А. Клевацкий, “Гангута” — М. Егоров.*485 Конечно, кроме патриотизма, имели место и другие причины, такие как желание улучшить своё положение, выйдя за хорошую службу из разряда штрафованных, что впоследствии давало возможность получить повышение. Бывали и случаи дезертирства. Так, бывший кочегарный унтер-офицер I статьи с “Петропавловска” Т. Фридрик, выехавший вместе со всеми в Минск 7 ноября 1915 г., на одной из станций отстал от своего поезда и затем исчез.*486

Как следует из показаний наказанных по данной группе случаев, одной из причин, двигавших ими, было желание более активного участия в войне, чем это им предоставлялось на линкорах. Новейшие корабли Балтийского флота составляли главные его силы, поэтому вопрос об их участии в той или иной операции решался на уровне Ставки Верховного командования. Проблемы боевого использования крупных кораблей ощущал и немецкий флот. Для противника, чьи дредноуты большую часть времени проводили на базах в Ядэ и Вильгельмсхафене, своеобразным выходом стала их посылка на балтийский театр. Адмирал Р. Шеер, командовавший в годы войны сначала линейными эскадрами, ас 1916 г. и Флотом Открытого моря, указал: “При отсутствии этого учебного плацдарма было бы очень трудно натренировать новые соединения, сформированные в начале войны, и производить пробные плавания и обучение стрельбе личного состава вновь построенных кораблей”.*487 Р. Фирле, автор немецкого описания войны на Балтике, вторил ему: “Грос-адмирал Тирпиц такой переброской сил хотел, главным образом, облегчить командам Флота Открытого моря время выжидания в устьях рек, пагубно отражавшееся на боевом духе…”.*488

Линкор “Петропавловск’’. Авральные работы

В 1915 г. ситуация повторялась. В марте стоял вопрос о посылке II эскадры Флота Открытого моря на восток. Командовавший немецкими силами в Балтийском море принц Генрих Прусский настаивал на подкреплении её III эскадрой новейших дредноутов (типов “Kaiser” и “Knnig”). Г. Ролльман, продолжатель труда Р. Фирле, видел в этом “тренировку соединений и заботу о военном духе команд”, указывая, что их подъем “требует использования каждого удобного случая для активных действий”.*489 Показательно, что к тем же выводам пришел американский исследователь А. Хардинг Ганц, отмечавший, что “скука от корабельной рутины во время пребывания в порту” способствовала “снижению боевого духа”.*490

Деятельность русских линейных кораблей типа “Севастополь” ограничилась, о чем говорилось выше, охраной минных постановок в августе, ноябре и декабре 1915 г. В следующую кампанию дредноуты в боевые походы не вышли вовсе. Бездействие привело “не только к тому, что русский флот не использовал благоприятных возможностей для решения стоявших перед ним задач, но и к упадку боевого духа среди личного состава”.*491 Данный вывод, по нашему мнению, применим в определенной мере и к более раннему 1915 г., несмотря на довольно оптимистичные агентурные сводки, стекавшиеся в Кронштадтское жандармское управление.*492

Вероятно, эту тенденцию необходимо учитывать и при анализе наиболее серьезного происшествия на линкорах бригады до революции. Речь идёт о выступлении экипажа “Гангута” в понедельник, 19 октября 1915 г. В тот день на корабле, как и на других линкорах бригады, проходила угольная погрузка. Она не была необычным событием, т. е. дредноуты за 3 дня до этого вернулись из Ревеля, где пробыли 2 дня. За октябрь данный поход был уже вторым.*493 Погрузка, по данным вахтенного журнала, началась в 7 ч. 40 мин. Длилась она почти 5 часов, до 12 ч. 30 мин. За это время было принято 850 т, что свидетельствует об участии всего экипажа.*494 С 13 ч. 10 мин. до 19 ч. 30 мин. некоторая часть команды занималась приемкой нефти. Остальные в это время обедали и до 14 ч. отдыхали. Затем в течение 2,5 часов производили уборку.*495 С 17 ч. началось перекачивание пресной воды с водолея.*496 По этой причине, или из-за забитого стока, в баню была прекращена подача горячей воды. Поэтому “матросы обливались холодной и, недовольные, расходились по кубрикам”.*497 Т. е. уже в течение дня обстановка нагнеталась несколькими обстоятельствами. С одной стороны, частые переходы в Ревель.

Они способствовали повышению выучки личного состава кораблей, однако сравнивать их по моральному воздействию с участием в боевых действиях трудно. Утомление у экипажа они вызывали значительное. “Походы, никому не нужные походы… только в конце сентября линкор простоял на рейде несколько дней”, — отметил участник событий.*498 С другой стороны, угольная погрузка, пусть и не очень длинная, но весьма интенсивная. И, конечно, негативную роль играли неудобства, связанные с техническими причинами. Вполне допустимо предположить, что совпавшие по времени факторы для матросов сложились в единую цепь бед, вину за которые они возложили на непосредственных начальников.

Кроме того, согласно еженедельному меню, принятому на 1-й бригаде линейных кораблей в 1915 г., по понедельникам на ужин личному составу должен был выдаваться макаронный суп.*499 Однако на корабле макарон не оказалось. Поэтому на ужин была приготовлена ячменная, по мнению Д.И. Иванова, или гречневая, о чем упомянули в своих рассказах матросы I статьи П. Козьмин и Д. Лагуткин.*500 Мы полагаем, что речь шла о гречневой, т. к. в упоминавшемся рационе ячменная отсутствовала вообще.