Воспитание чувств: бета версия - Елена Колина

Я согласен с Энен, что дяди Петина справка не хлам, а памятник истории. Но как передать памятник истории дяде Пете, если у меня нет его нового адреса?

Газета со статьей под заголовком «Выступление тов. Хрущева перед делегацией Мали», старые открытки про космос (спутник, Лайка). Это все-таки хлам.

Главное – старый проигрыватель и пластинки. Пластинки Апрелевского завода, из толстой черной пластмассы, в центре красный круг с надписью. На одной написано «Фокстрот. Исп. Л. Утесов», на другой «Рио-Рита. Исп. оркестр Госрадиокомитета». Одна пластинка была в конверте, Энен вытащила и сказала: «О-о, Вадим Козин, давайте поставим».

Мы слушали пластинку, там были слова: «Давай пожмем друг другу руки, и в дальний путь на долгие года!» Энен сказала: «Вы понимаете, о чем он поет? Его посадили, его отправляют в лагерь на долгие года». У меня по телу пошли мурашки.

А Алиса все прислушивалась к тому, что там происходит, за дверью. И, как обычно, когда Роман начинал пить, попросила меня принести ключи от машины. Я вышел в прихожую и взял ключи в кармане его куртки. Я уже привык лазать в его карманы за ключами. Лучше я залезу к нему в карман, чем он поедет на машине пьяный и разобьется.

Вышел Роман. Я зажал ключи в руке, он не заметил.

Он сказал:

– У тебя уже кто-нибудь был?

Я сначала не понял, а потом понял и сказал, что нет.

– Как странно, у меня в твоем возрасте… Нечего дуться, я просто хочу быть тебе как отец, ты мне нравишься.

Не знаю, как рассказать, просто расскажу, как было. В это время из спальни Романа вышел мужчина, один из его гостей. Я понял, что там, в спальне, Жанна. Я подумал, что ее надо защищать, и рванулся к спальне.

Роман сказал:

– Ты тоже хочешь? Если хочешь – пожалуйста.

Он предложил мне Жанну как проститутку!

Я постучал в спальню, закрыл глаза, приоткрыл дверь и сказал:

– Я тут, не бойся, я тут.

Она сказала:

– Это ты? Заходи.

Я понял, что ее не надо защищать. Роман предложил мне Жанну как проститутку. Но ведь она и есть проститутка. Я понял.

Я закрыл дверь и сказал Роману – нет, спасибо. Как будто он предложил мне бутерброд. А я не захотел, потому что не голоден. Все было как во сне. Как будто я во сне говорю себе: подумаешь, Жанна, подумаешь, первая любовь, подумаешь, проститутка.

– Я бы в твоем возрасте не отказался, – сказал Роман. И подмигнул. И так трогательно сделал губы трубочкой. – Ну, как хочешь.

Я хотел уйти домой, но ведь у меня Скотина, он для всего этого слишком маленький. И Энен, она слишком старая.

Я вернулся в комнату. Зачем-то вынул ключи из кармана и засунул их под Алисину подушку, на которой она держала ногу. Не знаю, Энен поняла, что там происходит? Или нет? Они довольно громко гремели бутылками, перекрикивались пьяными голосами.

Энен сказала: «А сейчас мы…» и огляделась вокруг, как будто хотела найти что-то шумное, чтобы заглушить, как они там топали по коридору, хлопали дверьми, а один крикнул: «А теперь я!» Наверное, она все-таки слышала, но что она могла сделать? Закричать: «Ромочка! Как не стыдно?!» Но они пьяные. Закричать: «Как не стыдно, в доме ребенок!» Так в том-то и дело, что у нас на руках Скотина.

Энен поставила пластинку и танцевала со Скотиной под пластинку «Рио-Рита. Исп. оркестр Госрадиокомитета». Две маленькие фигурки кружились по комнате, Энен кружилась с трудом, но было видно, что она умеет, а Скотина, конечно, топтался и хохотал.

Потом Энен запыхалась и больше не могла танцевать. Она поставила другую пластинку.

Пластинка началась с того, что сладкий мужской голос спросил: «Хочешь, я расскажу тебе сказку?» Скотина сказал: «Хочу», но дальше было только шипение и опять: «Хочешь, я расскажу тебе сказку?». На пластинке была царапина, но Скотина все надеялся, и ставил, и ставил иглу в начало, а там: «Хочешь, я расскажу тебе сказку?»

Потом мы услышали, что все собираются уходить, они очень шумели в прихожей.

Роман зашел к нам, достал из ящика Алисиного шкафа пистолет.

Алиса закричала: «Папочка, не надо! Остановите его!» Но как мы могли его остановить?

Роман забрал у Алисы ключи от машины. Откуда он знал, что ключи были под Алисиной подушкой для ноги?

Алиса начала плакать. Роман ушел с гостями и Жанной.

Энен не ушла. Она играла со Скотиной в волшебника, потом читала ему стихи. Стихи были странные.

Скотина бегал и кричал: «Мама-няма-мамамед, мама-няма-мамамед!»

Странные стихи, но почему-то запоминаются. Энен сказала, это Хармс. Потом сказала:

– Когда-то давно я знала одну поэтессу, которая дружила с женой Хармса… Я всех знала! Еще я знала женщину, которая была влюблена в Мандельштама. Когда ее вызвали в Большой дом, она подписала какую-то придуманную чушь на Мандельштама… По глупости подписала, думала, что такую чушь можно подписать… Это было еще не самое страшное время, конец двадцатых годов… Она потом всю жизнь страдала, винила себя – по-моему, напрасно: эта ее бумажка не сыграла никакой роли в его судьбе… Она была очень красивая. …Кстати, она прожила очень достойную жизнь, в блокаду многим помогала… Сейчас мода на разоблачения, то одного разоблачат, то другого… Но нужно ли сейчас знать, что сделал кто-то, не важный для истории, обычная очень красивая женщина? Разоблачать сейчас, из других обстоятельств, рассуждать из другого времени – ах, какая она предательница! Мне не нравится судить людей. Мне больше нравится уважать людей, восхищаться ими, чем обвинять в малодушии, – чего и вам желаю. Тем более обвинять в том, что было давно, – ведь это было давно… а теперь, через столько лет, ты и сам уже не тот…

У Энен в голове запутанный клубок. Записал, но не знаю, зачем мне все это? При чем тут я?

– Я бы не предала любимого человека, хоть бы меня резали, – возмутилась Алиса.

Энен легко улыбнулась, пожала плечами:

– Но тебя же еще никогда не резали, так что ты не знаешь, не можешь быть уверена…

– Нет, я знаю, нет, я уверена.

– Ну, нет так нет.

– А что вы так волнуетесь?

– Я?.. Я, как любой человек, иногда вела себя хорошо, иногда нет, но ведь исправить уже ничего нельзя, мои нехорошие поступки уже встали в цепочку, стали причинами других поступков, плохих и хороших. Я не волнуюсь, нет.

Разве плохой поступок может стать причиной хорошего? Непонятно.