Розеттский ключ - Уильям Дитрих

Продолжая плавание, я столкнулся с какой-то темной штуковиной, но, слава богу, это оказался не труп, а бочонок из-под пороха, выброшенный во время сражения кем-то из противников. Ухватившись за него, я почувствовал себя более уверенно. Еще несколько часов над моей головой кружили звезды, а очертания Яффы становились постепенно все более туманными. Холод отнимал у меня последние силы.

А потом в предрассветных сумерках, спустя почти сутки подле начала расстрела, я заметил лодку. Это был небольшой арабский лихтер, похожий на тот, что доставил меня в Яффу с борта «Дейнджерса». Хрипло вскрикнув, я взмахнул рукой и закашлялся, лодка подошла ближе, над бортом появились чьи-то горящие глаза, поглядывающие на меня с пристальной настороженностью испуганного животного.

— Помогите, — еле пробормотал я.

Сильные руки схватили меня и втащили на борт. Вяло, точно медуза, я без сил растянулся на дне и, моргая, смотрел в серое небо, не вполне уверенный в том, жив я или мертв.

— Эфенди?

Я вздрогнул. Знакомый голос!

— Мухаммед?

— Что вы делаете в открытом море, если я доставил вас в Иерусалим?

— А ты-то когда успел стать моряком?

— Когда пал наш город. Я украл лодку и покинул гавань. К сожалению, я понятия не имею, как управлять этой посудиной. Поэтому просто дрейфую по течению.

Поморщившись от боли, я приподнялся на локтях. Город маячил в туманной дали, и я с облегчением понял, что мы находимся вне досягаемости от преследования французов. В лихтере обнаружился треугольный парус, а я научился управлять подобными лодками на Ниле.

— Ты пустил свой хлеб по водам, — прохрипела. — Я умею управляться с парусом. Мы сможем добраться до какого-нибудь дружеского судна.

— Но что случилось в Яффе?

— Все мертвы.

Он выглядел потрясенным. Несомненно, в осажденном городе у него оставались друзья или родственники.

— Нет, не все, конечно, — добавил я, хотя первый ответ был Долее честным.

Долгие годы уже историки силятся объяснить стратегические причины вторжения Наполеона в Египет и Сирию, причины этой бойни в Яффе и его военных походов, не имеющих очевидной цели. Труды ученых тщетны. Войны не имеют никакого разумного оправдания, они основаны исключительно на эмоциях. Если им и присуща логика, то это логика адского безумия. Все мы не ангелы: пороки, глубоко скрытые у большинства, доставляют удовольствие немногим, но у всех проявляются во время войны. Люди отказываются от всего ради такого проявления, снимая крышку с котла этих страстей, они едва понимают, что в нем кипит, а потом уже навечно погружаются в их пучину. Французы — при всей путанице с республиканскими идеалами, союзами с далекими индийскими султанами, научными исследованиями и реформаторскими мечтами — прошли, помимо прочего, через ужасный катарсис, который позволил им понять, что выпущенный на волю порок неизбежно уничтожит и их самих. Война губительна для славы.

— А вы знаете, какой корабль дружественный? — спросил Мухаммед.

— Британский, вероятно, и у меня есть новости, которые необходимо им доставить.

«И должники, с которыми нужно разобраться», — мысленно добавил я.

— У тебя есть вода?

— Да, есть и хлеб. И немного фиников.

— Тогда, Мухаммед, мы отправимся в совместное плавание.

— Все в руках Аллаха, верно? — просияв, сказал он. — А вы нашли то, что искали в Иерусалиме?

— Нет.

— Значит, найдете позже.

Он поделился со мной водой и скудной провизией, но, даже совсем немного подкрепившись, я испытал необычайный прилив сил, словно зарядился электричеством.

— Когда судьба неуклонно ведет тебя, то она же помогает и выжить, — с уверенностью заявил Мухаммед.

Как утешительно было бы обрести такую веру!

— А может, я не достоин таких поисков и судьба карает меня за грешное любопытство. — Я отвернулся от жуткого зарева на далеком берегу. — Ладно, лучше помоги-ка мне поставить парус. Мы возьмем курс на Акру, к английским кораблям.

— Да, и вновь я буду вашим проводником, эфенди, на моей новой и крепкой лодке! Я доставлю вас к англичанам!

Я отдыхал, пристроившись на банке.

— Спасибо за спасение, приятель.

— И за него вы будете должны мне всего лишь десять шиллингов! — кивнув, добавил практичный Мухаммед.

Я прибыл в Акру героем, но не потому, что избежал массового истребления в Яффе. Скорее потому, что отомстил французам, своевременно доставив важные сведения.

На второй день плавания мы с Мухаммедом встретили британскую эскадру. Вереницу этих кораблей возглавляли линкоры «Тигр» и «Тезей», и, когда мы с подветренной стороны подошли к флагману, я приветствовал не кого иного, как самого доброжелательного дьявола-искусителя, сэра Сиднея Смита.

— Гейдж, неужели это действительно вы? — воскликнул он, стоя у борта. — Мы полагали, что вы переметнулись обратно к лягушатникам! А вы вдруг вернулись к нам.

— К французам, капитан, я попал из-за предательства ваших собственных матросов!

— Предательства? Но они поведали нам, что вы сбежали!

Ну не наглые ли лжецы после этого Большой Нед и Малыш Том?! Безусловно, они рассчитывали, что меня убьют и никто не сможет уличить их во лжи. Мысль о том, какими неожиданными путями порой вскрывается обман, лишь усилила мое возмущение.

— Едва ли! Ваши задиристые морячки не только сами сбежали, но заперли перед моим носом ворота! Вы должны нас наградить. Так ведь, Мухаммед?

— Французы старались убить нас, — сказал мой товарищ по лодке. — А он должен мне за спасение десять шиллингов.

— Удивительно, как же вы оказались в открытом море? — Смит почесал затылок. — Проклятье! Чертовски трудно верить человеку, которому так ловко удается выкрутиться из любых передряг. Ладно, поднимайтесь на борт, разберемся.

И вот мы поднялись на его первоклассный восьмидесятипушечный флагман, казавшийся огромным бегемотом рядом с нашей легкой, взятой на буксир лодчонкой. Британские офицеры обыскали Мухаммеда, словно он мог в любой момент броситься на них с кинжалом, а также смерили подозрительным взглядом и меня. Но я уже решил вести себя как потерпевший, причем имея на руках козыри. Поэтому сразу изложил свою версию событий.

— …И тогда передо мной захлопнулись железные ворота, а банда французских и арабских мерзавцев подходила все ближе…

Однако вместо того, чтобы выразить возмущение и заслуженное мною сочувствие, Смит и его офицеры недоверчиво разглядывали меня.

— Лучше расскажите правду, Итан. Слишком уж легко вам удается переходить с одной стороны на другую, — заметил Смит. — И выбираться целым и невредимым из самых ужасных переделок.