Ключевая улика - Патрисия Корнуэлл

Время около часа. Огни фургона призрачно мерцают в неровном свете фонарей. Он ползет в моем направлении, громко тарахтя и лязгая, как какая-нибудь машина зла из фильма ужасов, то сбавляя ход, то ускоряя, кренясь и содрогаясь. Я уже поняла, что механика Марино так и не нашел и, уйдя из номера Джейми несколько часов назад, не торопился возвращаться. Теперь я уже не сомневаюсь, что он специально оставил меня наедине с Джейми, руководствуясь соображениями, никоим образом не соответствующими моим желаниям и нуждам. Скрипят тормоза. Фургон останавливается напротив дома. Я с трудом открываю переднюю дверцу. Внутри темно — Марино никогда не включает свет в машине, чтобы не стать легкой мишенью для стрелка или, как он выражается, рыбой в бочке. На заднем сиденье какие-то пакеты.

— Увлекся шопингом? — спрашиваю я напряженным голосом.

— Взял воды и кое-чего еще, чтобы было в номерах. Ну, что случилось?

— Ничего хорошего. Ты почему оставил меня с ней наедине? Это она так распорядилась?

— Я же сказал, что позвоню, когда приеду, — напоминает он. — Ты долго здесь стояла?

Я перебрасываю через плечо ремень, пристегиваюсь и тяну дверцу, которая нещадно скрипит.

— Хотела подышать свежим воздухом. Какой жуткий звук! Скрипит так, будто ее пытают. Господи!

— Говорил же, для прогулок здесь не самое подходящее место. Тем более ночью.

— Как видишь, далеко я не ушла.

— Она сказала, что ей нужно время. Что хочет поговорить с тобой наедине. Мне показалось, ты и сама того же хочешь.

— Пожалуйста, не думай за меня. Давай сделаем крюк, хочу взглянуть на дом Джорданов, если, конечно, эта тарахтелка не развалится окончательно. Как-то не верится, что проблема в отсыревших свечах зажигания.

— Почти наверняка в генераторе. Хотя, может, и свечи разболтались. Или крышка распределителя засорилась. Механика я нашел, обещал помочь.

В последний раз смотрю на окна. Джейми вернулась в гостиную. Шторы не завешаны, и я ясно вижу ее силуэт: она переоделась во что-то коричнево-красное — наверное, в халат — и наблюдает, как мы отъезжаем.

— Жутковато, да? — Марино поворачивает на юг. Темные деревья и кусты колышутся под жарким ветром. — Я спросил у Джейми, не специально ли она выбрала квартиру поближе к месту, где произошла трагедия. Говорит, что нет, но от нее до дома Джорданов на машине пара минут.

— Дело всей жизни. Она на нем помешалась, — произношу я в ответ. — Непонятно только, над каким именно делом Джейми сейчас работает. Над тем, о котором говорит, или над своим собственным.

Мы проезжаем мимо величественных старых домов с освещенными окнами и садами, с разнообразными по материалу и дизайну фасадами. Стили — итальянский, колониальный, федеральный, материалы — штукатурка, кирпич, дерево, щебень. Потом с правой стороны дороги открывается небольшой парк, окруженный железным забором. Подъезжаем ближе, и я различаю в темноте надгробья, крипты и белые скрещивающиеся дорожки в тусклом свете фонарей. С южной стороны кладбища проходит Ист-Перри-лейн с большими старыми домами на просторных лесистых участках. Особняк в федеральном стиле я узнаю по фотографиям из статей о Лоле Даггет, которые читала в интернете, пока стояла на парковке перед оружейным магазином.

Жаркий ночной воздух приносит сладкий аромат олеандра. Я оглядываю трехэтажный дом из серого кирпича с симметрично расположенными подъемными окнами и роскошной центральной галереей с устремленными ввысь белыми колоннами. Крыша из красной черепицы, три внушительных трубы, сбоку — пристройка, каменный гараж для автомобилей с арочным входом, прежде открытым, а теперь застекленным. Мы останавливаемся перед особняком, владелицей которого я даже не могу себя представить. Каким бы красивым он ни был, я никогда не стала бы жить там, где убили людей.

— Не хочу здесь задерживаться. Сама представляешь, как соседи относятся к подозрительным незнакомцам и машинам, — говорит Марино. — Но если посмотришь вправо, то сразу за гаражом есть дверь в кухню, через которую убийца и проник в дом. Отсюда ее не видно, но она там. Та большая вилла справа принадлежит соседу, который в четыре часа утра 6 января вывел на улицу собаку и заметил разбитое стекло на двери в кухню и свет в окнах. Насколько мне удалось выяснить, этот сосед, Ленни Каспер, проснулся около четырех из-за своего пуделя. Каспер говорит, что пес тявкал и никак не хотел успокоиться, поэтому он решил вывести его на улицу.

— Ты сам с соседом разговаривал?

— По телефону. Кроме того, у него потом брали интервью, и то, что он говорил, практически совпадало со сказанным раньше. — Рассказывая, Марино смотрит в открытое окно со стороны пассажира, на дом в итальянском стиле, о котором идет речь. — Примерно в четыре тридцать пудель сделал свое дело вон там, возле тех пальм и кустиков. — Он указывает на пальмы, олеандр и решетку с желтым жасмином, разделяющие два участка. — Как я уже сказал, — продолжает Марино, — он заметил разбитое стекло в двери на кухне. Свет горел в кухне и наверху, и Ленни сначала подумал, что в дом пытались забраться и пудель проснулся из-за этого. Он вернулся к себе и позвонил Джорданам, но никто не ответил. Тогда позвонил в полицию. Они прибыли около пяти и обнаружили, что дверь в кухню не заперта, а сигнализация отключена. Девочка лежала внизу, на лестнице возле входа.

Я оглядываю участок Джорданов, освещенный фонарями, которые отбрасывают сейчас длинные, густые тени. Подъездная дорожка с кирпичным бордюром посыпана гранитной крошкой. Каменные ступеньки, обходя гараж, ведут от нее к двери в кухню, увидеть которую можно, только если выйти из машины и зайти на частную территорию.

— Вскоре после убийств Ленни переехал в Мемфис, то же сделали и другие соседи. Насколько я слышал, цены на недвижимость здесь заметно упали. Из тех, кто жил тогда поблизости, практически никого не осталось. Дом Джорданов стал чем-то вроде туристической достопримечательности, тем более что большинство экскурсий начинаются у самого знаменитого в Саванне кладбища, на соседней улице, а заканчиваются на Эйберкорн и Оглторп, у входа, мимо которого мы проехали минуту назад.

Марино поворачивается, протягивает руку и, пошуршав бумагой, достает две бутылки воды.

— Держи. Такое чувство, будто весь день только тем и занимался, что потел. — Он протягивает мне бутылку и возвращается к рассказу о местных достопримечательностях, неизменно привлекающих многочисленных гостей. — Экскурсии, как ты понимаешь, пешеходные. Многие памятники по ночам подсвечены, так что можешь представить, как чувствуют себя живущие поблизости, когда туристы пялятся на дом, а гиды расписывают, что тут произошло. Не хочу даже думать, что тут было, когда стало известно о переносе казни Лолы Даггет. Все только и думали о тех убийствах.

— Ты был здесь днем? — спрашиваю я.

— Не внутри. — Марино прикладывается к бутылке и шумно пьет. — Не думаю, что от этого была бы какая-то польза. Как-никак, прошло девять лет, дом несколько раз покупали и продавали, в нем жили разные люди, что-то менялось. Но представить, как все произошло, несложно. Дона Кинкейд разбила стекло той двери, что ведет в кухню, просунула руку и повернула ключ — проще некуда. Джейми, наверно, сказала тебе, что ключ был в замке. Глупее и придумать трудно. Установить замок под стеклянной панелью двери или окна, а потом еще и оставить в замке ключ. Тут уж надо выбирать. Либо ты оказываешься в западне, если вспыхнет пожар, либо облегчаешь задачу кому-то, кто может проникнуть в дом ночью и убить вас всех во сне.