Незабытые чувства - Слава Доронина

– Потому.

Я снова падаю на подушку и спустя пять минут отключаюсь, чувствуя, как Алёна перебирает мои волосы.

Все внутренности наизнанку, цветок, от твоих откровений и появления здесь. Умом понимаю, что это я должен был приехать к тебе, а на деле даже конечностью пошевелить не могу. Сейчас у меня эмоциональный диапазон, как у спички. Только поджигать опять не нужно. И так чуть не сгорел от боли за эти дни.

В следующий раз открываю глаза, когда в голове наступает просветление и подобие легкости. Если можно так охарактеризовать мое состояние после сна, который только что приснился. Но я вроде ощущаю себя живым человеком, а не ходячим мертвецом с топором во лбу. И на том спасибо.

Обвожу комнату глазами и замечаю Алёну, которая в позе эмбриона спит в кресле. Одной рукой подпирает щеку, одеяло сползло на пол. Цветок красивая. Очень. Хоть и бледная. С самого начала меня чем-то зацепила эта девушка. И намертво. Но в голове никак не укладывается, что она могла так с нами поступить, что умолчала тогда о важных деталях. Похоже, и теперь не до конца всё рассказала. Поэтому и приехала?

Я долго сижу напротив и наблюдаю за Алёной. Картинки, с которых началась мигрень, оживают в голове, вызывая яркие вспышки боли. Есть в цветочке что-то такое, отчего все время щемит внутри, и объяснить это невозможно. Только чувствовать.

Почему ты четыре года молчала, Алёна? Слуцкий сидит в тюрьме года два, не меньше. Наверное, в одном Костя прав: это мой провис. Когда человек важен и дорог, то о нем не через третьи лица узнают. Но я подкармливал уязвленное эго и не двигался с места, пока снова не встретил девушку из прошлого. А после этого накрыло еще сильнее, чем в первый раз.

Алёна, словно почувствовав мой взгляд, открывает глаза и трет забинтованной ладошкой лицо.

– Что случилось? – киваю я на ее руку.

– Ничего серьезного. Как-нибудь в другой раз расскажу.

Не жизнь, а сплошные травмы. У обоих. В том числе и душевного характера.

– Как ты? – интересуется Алёна.

– Ты будто клеймо на мне выжгла своими признаниями.

– Я про голову.

– Жить буду. Спасибо за лекарства.

– Тебе бы отлежаться. Не нужно сегодня никуда ехать.

– Уже в курсе, что мне пора домой? Хорошо осведомлена.

Ненавижу Костю! Сука. Никогда ему этого не прощу!

– Я больше не звонила Гончарову…

– Что у тебя по-женски, Алёна? – спрашиваю, меняя тему, и опускаю взгляд на ее живот. Она машинально кладет на него руку. – Когда начались проблемы?

Просветление по всем областям наступило, и если мои предположения окажутся верными, то сны были вещими. После этого, скорее всего, я опять выйду из строя на неопределенный срок.

– Ян...

– Ты же знаешь, что я с особенностями? Не забыла?

Алёна отрицательно качает головой:

– Не забыла.

– Сначала мне снилось, что ты умерла, Алёна. Потом ты стала приходить во снах маленькой черноволосой девочкой с родинкой на щеке. Эти сны появились не сразу. Спустя какое-то время после нашего расставания. Я наутро просыпался никакой от них.

Замечаю, что Алёна трясется, по ее лицу дорожками текут слезы, но все равно продолжаю, как бы ни жгло вновь грудную клетку. Цветок может ничего не отвечать, потому что мы оба понимаем: эти сны мне не просто так снились.

– От девочки всегда веяло холодом. Так бывает, когда человек уже мертв. Но ты ведь жива. И то ли у меня мозги поехали на фоне переживаний за тебя, то ли заново начинаются все мои странности, только этой ночью девочка опять приходила. И больше не молчала, Алёна. Она села ко мне на колени, прижалась темной головкой к груди и назвала меня папой.

– Пожалуйста… Хватит… – Цветок прячет лицо в ладонях.

У меня у самого стоят слезы в глазах, а в горле нарастает ком. Хочется получить анестезию. Прямо сейчас. Не может этого быть. Я даже подумать о таком не мог.

– Ты была беременна? – выдыхаю шепотом.

– Я думала, что это был его ребенок. У меня случился выкидыш. Стресс за стрессом. Организм не справился. Потом Димка... Андрей меня немного вытащил из этого состояния.

Весь ужас ситуации заключается в том, что я сам ее создал. И что еще хуже – ничего не знал о ее последствиях и жил в этом неведении целых четыре года.

– Неужели тебе не хотелось со мной поговорить все это время и я настолько тебе безразличен?

– Ты мне не безразличен! – Алёна вытирает слезы и смотрит на меня так, что все переворачивается внутри.

– Когда человек небезразличен, то его не вычеркивают из жизни. Я в твоей появился снова, наплевав на то мучительное расставание и все твои слова. Но даже когда я вернулся, ты не попыталась со мной объясниться.

– Пришла. И пытаюсь, – говорит цветочек с вызовом дрожащим голосом.

Кто-то иначе переживает травмы. Спокойно, взвешенно, а меня опять кроет. И хочется сотворить очень много разрушительного. Но разве это вернет ту маленькую черноволосую девочку, что приходит ко мне во снах? Или исправит события, произошедшие в клубе и повлекшие за собой столько дерьма в наших жизнях? Нет. С этим теперь придется как-то жить. Вместе. Сообща. И выбираться из той ямы, в которой мы оказались по собственной глупости.

Слезы текут из глаз, словно я стою на сильном морозе. Вытираю их рукой, но они тут же появляются по новой. Спазм перехватывает горло – не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. Ещё чуть-чуть и от моих попыток держаться не останется камня на камне.

Усилием воли беру себя в руки, спускаю ноги на пол и ищу сумку. Достаю телефон. Он на беззвучном режиме. Проверяю звонки и сообщения. Пусто. Значит, два моих бойца живы и отлично справляются без меня. Но мне все равно пора возвращаться к Андрею, он приболел, а я и так задержалась в гостях у Яниса. Значительно дольше, чем планировала. Пока без понятия, как сесть за руль в таком состоянии, но как-то придется. А еще мне невыносимо видеть Яниса, раздавленного моей правдой, с болью в глазах.

– Уходишь? – спрашивает Багдасаров, наблюдая за мной. – А как же «Пришла объясниться»?

– Ты теперь знаешь правду, – смотрю ему в глаза. – Поэтому у меня была тогда такая реакция на слова про бракованные презервативы, которые мы взяли у твоего знакомого. Это даже к лучшему, Ян, что я ничего не знала. Меня бы сломало на тот момент окончательно. Ребенок ведь ни в чем не виноват, а после выкидыша я долгое время успокаивала себя мыслями, что Слуцкий мерзавец и не достоин быть отцом. Так себе оправдание, но каждый справляется с болью как может.

Повисает пауза. Тишина ещё сильнее начинает давить на сердце.

– А я, выходит, достоин? – голос Яниса гаснет до шёпота, рвущего мне душу в клочья.