Горизонт в огне - Пьер Леметр

Он говорил очень медленно, очень долго, спотыкался на каждом слоге, иногда быстро проговаривал несколько слов, Мадлен ждала, она набралась терпения, но сердце ее сильно билось, и она слушала о жизни собственного сына, о жизни, которую совсем не знала, о жизни ребенка, ее ребенка, но она ее не узнавала.

Сначала он рассказал о долгих уроках диктанта, когда Андре силой заводил ему левую руку за спину, чтобы заставить писать правой, он сидел так часами, тело у него затекало, мышцы немели, а правая рука так и не хотела слушаться… Андре бил его железной линейкой по пальцам при первой же ошибке… Плакать нельзя, Поль, требовал Андре. Даже во сне Поль покрывался по́том, когда ему снилось, что приходит учитель, он ворочался с боку на бок в постели.

Как-то Андре застал его с романом Жюля Верна под одеялом. Кто разрешил вам читать подобные книги, Поль? Голос его был очень грубым.

Уже за восемь вечера, в гостиной ужинают, даже в комнате слышно, как гости звенят бокалами, на лестнице пахнет сигаретами. Поль краснеет, он признает, что виноват, значит, получай по попе, пижамные штаны спущены, он лежит на коленях у Андре, противный мальчишка. Потом Поль снова ложится в кровать, Андре сочувственно склоняется над ним, он тоже прислушивается к звону приборов, вскрикам, потом замирает, возвращается к своему ученику, гладит его покрасневшую попу, ему очень жаль, проходит много времени, потом у кровати слышится шорох одежды, ботинки тяжело падают на паркет, а в это время внизу кто-то громко смеется, наверное, рассказали смешную историю, потом все поднимаются, мужчины направляются в курительную комнату, женщины остаются одни и заводят разговоры о воспитании детей, какая ответственность… Поль закрывает глаза, вжимается в подушку, он чувствует, как Андре прижимается к нему сзади. Его дыхание, слова… Руки, потом тяжесть его тела. И боль. Ничего, ничего, вот и все, видишь, все уже, и боль в пояснице, ему кажется, что его разорвали пополам, видишь, Андре говорит тихо, очень низким голосом, он стонет, говорит, что очень плохо, когда Поль неважно занимается, потом опять стонет. Маленький Поль ведь обещает своему другу Андре, да? Иначе накажу, и уже не просто линейкой по пальцам.

Тогда, вспоминала Мадлен, она входила к Полю в комнату по четыре раза за ночь. Что ты, душа моя, успокойся, мама с тобой, она гладила его по голове. Он вертелся, как котенок, приходила Леонс, идите спать, Мадлен, я посижу с ним немного, а потом уйду.

Потому что Поль каждую ночь просыпался и прислушивался к шуму на черной лестнице, дрожа от страха, что Андре остановится, украдкой войдет в его комнату, быстро разденется. Иногда он просыпался оттого, что Андре дышит ему в шею, от него пахнет вином, сигарами, руки его шарят… Не хочет, чтобы мамочка уходила, говорила Мадлен, смеясь, потому что Поль плакал при известии о том, что дома будут гости или что она пойдет в театр. Успокойся, говорила она, присаживаясь на краешек постели в вечернем платье, а иногда даже в пальто, мама рано вернется, он вцеплялся ей в руку, как звереныш, пора становиться большим, Поль, и вообще надо спать, я не могу уйти сердитой на тебя, дорогой мой, понимаешь, он говорил, что да, понимает, Мадлен думала, что он боится темноты, я оставлю свет в коридоре и выключу, когда вернусь, обещаю. Добрый вечер, Андре, слышал он, Мадлен говорила тихо, присмотрите за Полем, хорошо, спасибо, вы просто ангел, слышался легкий шум, Полю непонятный, похожий на поцелуй украдкой, иногда даже смех, тсс, хватит, говорила Мадлен звонким голосом. Потом – шорох платья на лестнице, и наступала ночь, свет оставался включенным, как она и говорила, пока тень Андре не застилала его, Поль поворачивался к стенке, сердце у него колотилось, его мутило, шаги у кровати, глухой стук обуви о ковер.

Накатило воспоминание о деде. Этом крупном и тяжелом мужчине, от которого пахло табаком, чаще всего Поль находил его сидящим за письменным столом, дед поднимал голову, когда открывалась дверь, ах, это ты, дружочек, что случилось, иди сюда, он всегда охотно занимался внуком, всегда, всегда. В его комнате стоял запах черного кофе. От деда же пахло одеколоном, у него были жесткие усы, которые щекотали шею Поля, когда дед целовал его.

Мадлен пронзило видение отца в своем кабинете, прижимавшего к себе внука.

Перикур однажды не выдержал и невинно спросил:

– Слушай, тебе не кажется, что его лучше отдать в пансионат, где он будет вместе с ребятами своего возраста?

– Не вмешивайся, папа! Это мой сын, его воспитываю я, и воспитываю, как считаю нужным!

Перикур не был слепым. Ни глухим. Он тоже слышал, вероятно, как и остальные, приглушенные шаги Мадлен, когда она глубокой ночью поднималась или спускалась по черной лестнице, но как сказать об этом собственной дочери, это невозможно. Он не стал настаивать, но она часто обнаруживала, что Поль крепко спит в кабинете на руках у своего деда.

Поль об этом с дедом не говорил, у него не было для этого слов. Но он приходил к нему, в этот запах трубочного табака, в складки шерстяного халата, и прятался там, засыпал, успокаивался. Кабинет деда был его убежищем. Единственным убежищем.

И вот дед умер.

Наступил день похорон.

Леонс посылает Андре за Полем, Андре в ярости – его отвлекли от первой большой журналистской работы, он вне себя, он взлетает по лестнице, находит Поля в дедушкиной библиотеке, требует спуститься вниз.

Мальчик копается, заикается. Андре дает ему пощечину и в бешенстве уходит.

Поль плачет. Он одинок. Его больше некому защитить, дед умер.

Поль открывает окно, забирается на подоконник.

Увидев, что Андре вышел на крыльцо, он бросается вниз.

Поль спит на руках у матери. Голубоватый свет знаменует начало нового дня. Она уже несколько часов сидит так, тело онемело под тяжестью ребенка, его сводит судорога, тянет мышцы, но она не двигается. Она медленно дышит. Она ловит себя на мысли, что делает сейчас то же, что прежде делал ее отец.

Слышатся первые утренние звуки, входит Влади, она останавливается на пороге и шепчет:

– Wszystko w porządku?[19]

Полька не ждет ответа, она подходит, берет Поля на руки, несет в кровать.

Мадлен сидит, вперив взгляд в пустоту.

Ей захотелось убить его. Она пойдет к нему, постучит в дверь и, когда он откроет, то сразу все поймет, отступит на шаг, и она разрядит пистолет ему в грудь.

Мысли об убийстве как молнии пронзали месиво из воспоминаний и угрызений совести. Как долго она ничего не видела, ничего не слышала, как глубоко несчастен был Поль, а она украдкой поднималась к Андре.

Она бы убила его, если бы сразу бросилась к нему домой, если бы сразу встала – без раздумий. Она бы постучала и, как только дверь откроется, бросилась бы на него, вытянув перед собой руки. Она бы так сильно толкнула его, что он бы отлетел к открытому окну, ноги бы его оторвались от пола и он бы все понял и сразу же с криком выпал бы из окна. Она бы высунулась, смотрела за его падением, его тело приняло бы забавную форму эмбриона, оно упало бы сначала на капот грузовика, потом отскочило бы и с глухим шумом рухнуло на дорогу, какая-нибудь машина притормозила бы, но столкновения было бы не избежать…