Измайловский парк - Ирина Лобановская

Бочкарев покачал головой:

— Ко многим так приклеились эти новомодные слова… Например, «артикль» «как бы». Доходит уже до абсурда или хохмы, как говорит молодежь. Мне недавно студент сдавал экзамен, я спрашиваю фамилию. И юноша отвечает: «Как бы Дьяченко». Я вынужден был переспросить: «Так Дьяченко все-таки или не Дьяченко?!» Или звонок в дверь. «Кто там?» Отвечают: «Типа я!» Спрашиваю недавно другого студента о его любимых поэтах. Говорит: «Мм… Ну Блок…» — «Так «ну Блок» или все-таки Блок?» Хотя признаюсь вам, сам стал заражаться этим стилем, и «ну» часто говорю, словечко-паразит, и другие новомодности. Стыдно… Но зараза очень прилипчива, тем более когда общаешься с молодыми. А вы любите Дали? В советское время Дали (он делал ударение на первом слоге) ругали, Дали топтали, на Дали плевали…

— А вы — страдали! — выпалил Арам.

Петр Александрович засмеялся:

— Да! Браво. Вы остроумны, молодой человек, я оцениваю.

В следующий раз Бочкарев внезапно заявил:

— Чтобы писать плохо, надо очень долго учиться. Если будешь писать просто по зову сердца, как вам Господь на душу положит, легко — то и выйдет прекрасно. А чтобы создать что-то непотребное, надо очень долго извращаться.

Тезис спорный, хотя Араму он показался достаточно правдивым. Но профессор тотчас добавил:

— Не надо учиться играть на пианино! Садись и играй, как душа повелит, — и прекрасно сыграешь без всяких нот! Просто у нас душа зашорена, потому мы сразу и не можем.

Арам смущенно возразил:

— Ну, Петр Александрович… А если я учусь на сантехника и не буду как следует ничего изучать, то могу затопить здание. Если я учусь на сварщика и не выучусь технике этого дела — могу взорвать баллон с ацетиленом.

Профессор, подумав, попытался выкрутиться все таким же добродушным и нежным тоном:

— Даже если вы затопите здание, то войдете в историю, как… как поэт текущего крана! И если взорвете баллон с ацетиленом, тоже этим случаем прославитесь, оставите память! Главное только — чтобы никто при этом не пострадал из людей.

Ничего себе память, подумал Арам. Кому такая нужна?..

Потом Бочкарев стал рассказывать, что собирается исследовать древнюю культуру, но для этого ему нужно немного подучить старославянский.

И тут Арам поймал его окончательно:

— Ага! Значит, все-таки учиться надо!

Профессор разулыбался:

— Конечно надо… И любая истина противоречива. Еще один парадокс…

Арам вспомнил, что бывший друг Валерка тоже любил рассуждать о парадоксах, и прикусил губу.

Бочкарев обладал сказочно мягким характером. Всегда с доброй улыбкой утверждал, что нет студента, который бы ничего не знал, — что-нибудь да любому человеку известно. Какая-нибудь малость.

Однажды к нему на экзамен явилась девица, приехавшая из какой-то дальней провинции и пытавшаяся поступить на заочный, и сразу объявила:

— Петр Александрович, я честно говорю: я ничего не знаю, но хочу учиться, у меня нет никакой подготовки, я просто взываю к вашей милости!

Бочкарев спокойно и мягко улыбнулся.

— Я не верю, что о Древнем Египте вы совсем ничего не читали.

— Совсем ничего!

— Не может быть! Вы наверняка помните, что строили древние египтяне! Ну? Что они строили? Они строили пи…

— …рамиды?!

— Вот видите! Вы это знаете! Значит, ваше положение совсем не безнадежно, вы молодчина! И вы можете учиться, и мы будем с вами работать!

Любимой шуткой Бочкарева был такая: наивысшая степень блата на экзамене по истории — спрашивать в виде тестов: «А не в 1812 ли году была война с Наполеоном?»

Исходя из чувства реальности — все равно мало кто из студентов читал все по программе, — профессор, рассказывая о той или иной книге, не говорил даже «прочитайте эту книгу», чтобы не сильно пугать аудиторию, а нежно просил:

— Подержите эту книгу в руках! Чтобы, по крайней мере, вы ознакомились с ней, хоть что-то там посмотрели, представляли, о чем она. Я не говорю — прочитайте, но хотя бы прикоснитесь к ее страницам!

У одной очень кокетливой студентки Бочкарев спросил на экзамене:

— Итак, Натали, что вы прочитали по программе?

Она, хихикая, опустила лукавые глазки:

— Я только Карамзина по диагонали пробежала…

Бочкарев усмехнулся:

— По диагонали? А это понятие может быть очень разное.

Он подошел к доске и начертил на ней две схемы. Одна — в виде вертикально стоящей «молнии», ломаной линии: горизонтальная черта, наклонная, горизонтальная, наклонная. И все они идут друг за другом вниз, соединяясь, но — редко, всего несколько подобных звеньев. И другую начертал — такая же «молния» такой же формы, но — со многими звеньями, «частая». И сказал:

— По диагонали вот так можно пройти, — показал на первую схему, — а можно вот этак, — показал на вторую. — И во втором случае еще «сжать» можно — получится уже «прохождение» по каждой странице!

Та же самая Натали попалась на вопросе о фламенко. Подумала и ответила:

— Это такой танец!

Бочкарев ахнул:

— То есть как это?!

Натали не смутилась:

— А вот так…

И начала сидя, на полном серьезе, делать перед профессором элементы танцевальных движений, пытаясь показать ему все наглядно.

Но самый смешной случай произошел с Петром Александровичем, когда он ненароком поинтересовался на экзамене на свою голову у одного студента, кто написал «Илиаду». Студент, не моргнув глазом, совершенно серьезно ответил:

— Одиссей.

— Гм… Что?.. Вы не оговорились? «Илиаду» написал Одиссей, вы сказали?

— Да-да! «Илиаду» написал Одиссей.

Этот случай вошел в историю факультета. Бочкарев осторожно и ласково взял студента за руку, повел по коридору и показывал коллегам:

— Господа, вот юноша, который всерьез утверждает, что «Илиаду» написал Одиссей! Это что-то необыкновенное, господа…

Араму Петр Александрович рассказал, как у него абитуриент, обозначая схему классового общества в Древнем мире, дал такое понятие «классов»: в Египте — фараоны, в Индии — раджи, а в Персии — цари. И это все классы. Петр Александрович долго смеялся:

— В Египте — класс фараонов, в Индии — класс раджей, в Азии — класс царей, в Европе — класс королей, в Америке — класс президентов, а у нас в СССР когда-то был класс генсеков…

Уже после зимних каникул Арам рассказал профессору о теории Валерия по поводу интеллигентской никчемности. Петр Александрович протер очочки:

— Интересно, интересно мыслит этот ваш соперник… Кстати о дуэлях. Некий юродствующий тип вызвал одного графа на дуэль на тортах. Причем оговорил условия по правилам, как полагается на дуэлях. У каждого — по торту, на столько-то шагов, право на два удара тортом у каждого, бить тортом в лицо и ниже, от барьера и до барьера. Граф отказался. Пусть, сказал он, в таком случае — по кодексу дуэли — я капитулировал, но предпочитаю капитуляцию, чем такую идиотскую и позорную дуэль, в которой мне будут в морду лепить тортом.