Псалом бурь и тишины - Розанна А. Браун

на стенах колебались тени от редких фонарей. Малик слишком поздно понял, что они находятся рядом с комнатами покойной султанши. Надя проскользнула в дверь, ведущую в ее личный сад.

Когда Малик побывал здесь в прошлый раз, они с Кариной случайно провалились в сокрытый под Зираном некрополь. Сад был в таком плохом состоянии, что можно было подумать, что с тех пор прошли долгие годы, а не несколько недель. Частично виной тому была саранча, но все же сад погибал скорее из-за того, что исчезла ухаживавшая за ним магическая рука. Фарид говорил, что покойная султанша была завенджи, рожденной под знаком Жизни, и Малик почти физически ощущал, как скорбели растения о смерти любимой хозяйки. Зря они сюда пришли – они как будто топтались на могиле матери Карины.

– Надя. – Малик пробирался между увядших деревьев и одеревеневших лиан. Лейла следовала за ним по пятам. – Надя, ты где? Пойдем отсюда.

Они добрались до конца тропы и застыли как вкопанные. Надя стояла к ним спиной, в волосах застряли листья и мелкие ветки – она бежала, не разбирая дороги.

А прямо перед ней, на бортике фонтана, скрывавшего вход в некрополь и кровавое прошлое семьи Алахари, сидела принцесса Ханане и, закрыв лицо руками, плакала так горько, что ее тело сотрясалось от рыданий.

Он и Лейла не могли прийти в себя, а Надя положила голову принцессе на колени. К удивлению Малика, она не вздрогнула от прикосновения к Ханане, – в отличие от него, когда та взяла его за руку в зале для поединков.

– Все хорошо, не плачь, все хорошо, – сказала она и легонько похлопала принцессу по колену. Надя произносила эти слова с его – Маликовой – интонацией, и в других обстоятельствах это бы его растрогало. Ханане шмыгнула носом и подняла голову. Она посмотрела сначала на Надю, потом на Малика и в растерянности нахмурила брови.

– Я тебя знаю, – прошептала она, и Малика снова поразило, насколько ее голос похож на голос Карины. – Ты мальчишка Фарида.

Малику не понравилось то, как она сказала слово мальчишка. Звучало так, будто он был собственностью Фарида.

– Я с ним работаю. – Малик хотел только схватить Надю, развернуться и притвориться, что этой встречи никогда не было. Он даже думать боялся о том, что скажет Фарид, если узнает, что они вот так нарушили уединение принцессы.

Внутри Малика зашевелился Царь Без Лица. «Беги от этой нежити как можно дальше».

Уйти. Нужно просто уйти.

И все же…

Не успев подумать, что делает, он выпалил:

– Мне не хотелось бы показаться навязчивым, ваше высочество, но что у вас случилось?

Только он это сказал, как принцесса Ханане снова залилась слезами.

– Случилось все сразу, – всхлипывая, говорила она. – Мать мертва. Отец мертв. Сестра пропала, и мне говорят, что это она их убила! Я закрыла глаза, потом открыла – и прошло столько времени, а я понятия не имею, что вокруг происходит.

Лейла бросила на Малика взгляд, который ясно говорил: «Сделай что-нибудь». Он с опаской, словно охотник к раненому зверю, приблизился к принцессе и опустился перед ней и Надей на колени.

– А что вы помните? – тихо спросил он. Вернуть то, что она потеряла, невозможно, но он по крайней мере мог ее выслушать.

Принцесса снова шмыгнула носом и показала на раскидистую марулу, росшую в нескольких шагах от фонтана.

– Месяц назад этого дерева еще не было.

А судя по его размерам, ему по меньшей мере десять лет…

Малик с ужасом вспомнил, что принцесса Ханане умерла как раз десять лет назад. Как утешить человека, который умер десять лет, а в это время мир спокойно продолжал существовать?

Вмешалась Лейла:

– А что здесь было раньше?

– Н-ну, на прошлой неделе мы с матерью вон там посадили саженец. – Она показала на густые кусты с обглоданной саранчой листвой. – Он уже должен был немного подрасти. – Она взмахом руки обвела сад. – Все здесь было иначе, и людей, которые меня окружали, тоже уже нет.

Она невесело усмехнулась. Идир снова зашевелился. Малик подумал, насколько странной ему, должно быть, кажется эта встреча со своим мертвым потомком, которого он сам помог вернуть к жизни. Малик опять с тяжелым чувством отметил, какое было допущено чудовищное искажение естественного порядка вещей. Но оставить принцессу без помощи из-за того, что она не совсем человек – или совсем не человек, – было бы неправильно.

Было кое-что, что он может для нее сделать – и что не может больше никто.

– Пожалуйста, опишите мне сад в точности таким, каким вы его помните, – попросил он, ощущая в венах теплый ток магии. Ханане долгое время молча смотрела на него, потом заговорила:

– Вон за тем фонтаном деревьев не было. Там росла только трава.

– За фонтаном деревьев не было, только трава, – повторил Малик, и вдруг пространство за фонтаном очистилось. Ханане раскрыла глаза от изумления: сад становился таким, каким она его знала. – Я не могу вернуть исчезнувшее, но я могу ненадолго восстановить его образ, – сказал Малик. – Что еще вы помните?

– Вон на той решетке росли не лилии, а ирисы. Та стена была желтой, а не зеленой.

Деталь за деталью Малик оживлял воспоминания Ханане. Принцесса говорила, и у него складывалось впечатление, что она провела детство в волшебной сказке, где была молодая царица, правившая большей частью мира, царь – любящий отец и муж, юная принцесса, имевшая все, что только можно желать. Хотя Малик знал трагический конец этой истории, его не могло не захватить повествование о той роскошной жизни, какой наслаждалась Ханане.

– На мой шестнадцатый день рождения мать пригласила танцовщиц, – сказала принцесса, и вокруг фонтана закружились девушки в разноцветных шелках. – Баба очень любил музыку, и мама держала целый штат музыкантов. В каком бы из залов дворца ты ни находился, там играла музыка.

Ханане напела мелодию, и Малик усилил ее и разбросал по сторонам, создавая иллюзию, что заиграло несколько музыкантов. Принцесса начала танцевать, с легкостью встроившись в сотканный Маликом призрачный хоровод. Ее тело взвивалось вверх и изгибалось в идеальном созвучии с окружающими ее образами.

Наконец мелодия замедлилась, и Ханане остановилась. Ее грудь должна была вздыматься от быстрого дыхания, но этого не происходило – она совершала только те движения, которые были подчинены ее сознательным усилиям. Она даже не моргала. Она была как кукла, идеальная в своей неподвижности.

– Я всегда любила танцевать, – прошептала она. – Баба любил повторять, что я начала танцевать раньше, чем научилась ходить. Но я не умела петь или играть на музыкальных инструментах,