Светлая полночь - Кэтрин Стоун

Политики пребывали в сомнениях. Но не было сомнений, что жертвы конфликта отчаянно нуждались в медицинской помощи. Организация, к которой Джейс примкнул добровольно, собиралась послать бригаду, как только это станет возможно по соображениям безопасности, и это может произойти скорее всего двадцать девятого декабря — на три дня раньше, чем планировалось.

Согласится ли Джейс выехать в этот день?

Да. Разумеется, согласится. Почему бы нет? В конце концов, Джулия улетает на заре в тот же день.

Джейс отправлялся на войну, а Джулия — в Эмералд-Сити. После этого телефонного звонка единственным посягательством на их уединение было время, его невидимая стрелка, которая двигалась — нет, бежала! — к тому декабрьскому утру.

Очень скоро настал канун отъезда — по крайней мере ее. Упаковать одежду было несложно, труднее уложить сокровища — подарки от него: снежинки из «Кентерфилдза» и блестящей визитной карточки.

Это была деловая карточка, элегантная, с тиснением, совершенно обезличенная с фасада. «Доктор Джейс Коултон, мемориальный травмоцентр „Грейс“« — гласила она. Далее шел адрес, телефон и факс.

Но зато на обратной стороне карточка обретала интимность, теплоту и человечность. Там был его домашний адрес, написанный им собственноручно, и не значащийся в официальном справочнике телефон.

Голос Джейса звучал доверительно, трогательно и заботливо, когда он передавал ей карточку.

— Если тебе что-то понадобится, Джулия, я хочу, чтобы ты позвонила. Если не сможешь связаться со мной, звони Гареку.

— Кто это?

— Мой адвокат.

— Которому ты доверяешь?

— Которому я доверяю, — подтвердил Джейс. — Абсолютно.

Джулия положила оба своих сокровища в сумку. Снежинку, бережно закутанную и уложенную в футляр, спрятала в боковой кармашек, а визитную карточку — в бумажник.

Ну вот. Дело сделано. Теперь можно вернуться к Джей-су. На остаток ночи. Но Джулия сделала это не сразу. Она потратила некоторое время на то, чтобы кое-что написать своим необыкновенным почерком на бланке отеля.

Джейс стоял возле голубой елки, которая светилась огнями и разбрасывала вокруг себя разноцветные блики. Однако смотрел он не на рождественский декор, а в ту сторону, откуда должна была появиться Джулия.

Его мягкая улыбка при ее появлении сказала ей, что его ожидание было невозможно долгим. Он успел соскучиться.

— Все упаковано? — спросил он.

— Все упаковано. — Джулия протянула ему листок лилового цвета. — Я хочу, чтобы у тебя тоже был мой адрес в Сиэтле и номер моего телефона.

Джейс взял листок, и его улыбка сразу пропала, едва он взглянул на написанные слова, вероятно, даже не успев прочитать.

Джулия посмотрела на его руки и увидела, как нежно они взяли листок, хотя потом ей показалось, что эти руки с трудом удержались, чтобы его не скомкать и не смять.

Она следила за тем, как Джейс позволил листку упасть, медленно опуститься, словно снежинке, на лиловый диван. Лиловое на лиловом. Снег на снегу.

Когда его руки освободились, он протянул их к ее рукам и взял их так же осторожно, как держал до этого листок, несмотря на силу — и страдание, которое затаилось в его глазах.

— Я никогда не буду в Сиэтле, — сказал он. «И никогда не напишу и не позвоню», — сказал его взгляд.

Голос у него был тихий и нежный. Однако его слова были разрушительны. Для ее сердца, для души. Хотя она знала с самого начала, что эти несколько дней в Лондоне — это все, на что она и Джейс могут рассчитывать.

Да, уговаривала она себя. Разумеется, она знала это.

Правда, Джейс не выражал это словами. Но он говорил ей об этом достаточно красноречиво другими способами, говорил с самого начала.

В их отношениях с первой минуты присутствовало нежное прощание. В его глазах, в его страсти, в его прикосновениях. Это было прощание против воли, наполненное желанием и сожалением. Но оно было яростным, хотя в то же время и нежным. Свирепое по своей решимости.

Даже кентерфилдзская снежинка, которую он ей подарил, предсказывала прощание. Однако этот хрустальный сувенир обещал, что воспоминания о нынешнем Рождестве будут сиять всегда.

И даже сейчас, глядя на нее пронзительно и нежно, Джейс как будто давал ей это обещание.

— Джулия, — прошептал он. «Изумительная Джулия», — мысленно произнес он. — В этот раз у нас все было… чудесно. — «Волшебно чудесно», — подумал он, человек, который не верил — не решался верить — в волшебство и магию. — Но не реально. Это было вне реальности и вне времени.

«Да, — согласилась Джулия. — Мы парили в стратосфере, ты и я, в волшебном мире, где поют ангелы, пролетают олени, а снежинки никогда не тают».

— Я знаю, Джейс. Я все понимаю.

— Понимаешь?

— Да. Понимаю. Ты хотел, Джейс, чтобы мы провели это время вместе. Я это знаю. Но ты не хочешь этого больше. И не надо. Это нисколько не уменьшает того, что с нами было или что ты дал мне.

— Я ничего тебе не дал, Джулия, это всегда было с тобой.

— Но ты помог мне найти полную надежд девушку, какой я когда-то была, какой меня вырастили с заботой и любовью. Я думала, что она умерла. Но она жива, жива и полна надежд — благодаря тебе.

— Ты нашла бы это и без меня. Ты приехала в Лондон, чтобы ее найти.

Голос у него был холодный, суровый. Суровый по отношению к себе. Хотя он оставался теплым и нежным по отношению к ней.

Она сделала глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем заговорить:

— Но я не нашла бы без тебя женщину, какой она стала… Женщину, которая любит.

«Ах, Джулия, не люби меня. Только не меня. Хотя, моя обожаемая Джулия, я тоже тебя люблю».

Джейс планировал в их последнюю ночь рассказать ей о своей любви. После этого он намеревался объяснить, почему их любовь невозможна. Почему эта магия — да, именно магия — не может больше продолжаться.

Из-за него. Ибо он был человеком, который нуждался — отчаянно нуждался — в том, чтобы побыть в одиночестве и помолчать в течение нескольких часов. Который работал до изнеможения в надежде, что когда придет сон, он не принесет кошмарных сновидений. Который даже без ночных кошмаров постоянно носил в себе своих демонов.

Они были алчные, его демоны. Безжалостные. И они счастливо жили и процветали в необитаемых уголках его души, там, где уживались лед и пламень.

Да, в течение этих волшебных дней и ночей любви Джулия усмиряла его демонов. И он хотел, отчаянно хотел, чтобы она была с ним. Всегда. Он больше не желал одиночества.

Джулия осветила каждый темный уголок его души, заполнила его чистым золотом. Своим золотом. Она погасила пламя и растопила лед, оставив в нем блаженную теплоту.