Мама для чужого сына - Елена Левашова

– Вы беременны? – удивленно протягивает Востриков. Почесывает затылок и складывает пальцы в замок.

– Да. Я ушла от мужа чуть больше месяца назад. Он изменял. Бил меня. Много пил. Хотела развестись по-хорошему, – выдавливаю хрипло. – Мне ничего от него не надо было… Плевать на имущество, машины. Ничего – только свободу от него. Я ушла с одним чемоданом и… Жила в хостеле, потом устроилась на радиостанцию. 

– Анжелика Львовна, я вам сочувствую. Но есть юридическая претензия Осборнов и другой пострадавшей фирмы. И отвечать придется вам.

– И что, ничего нельзя сделать? Выходит, мне вправду придется сесть в тюрьму и отбывать срок за чужие махинации? Мне – беззащитной беременной женщине? А настоящий мошенник будет жить на свободе? Заключать договоры с европейцами и ездить на курорты? Это ваше правосудие? Это?! – пружина внутри меня оглушительно лопается. В горле вмиг вырастает противный ком из непролитых слез. Опускаю голову и впиваюсь взглядом в пыльную столешницу – бумаги, ручки, грязные чашки – в моей жизни такой же отвратительный беспорядок. И не я его устроила, не я! 

– Покажите его угрозы, – чуть смягчившись, добавляет Востриков. – И можете быть спокойны – пока идет следствие, счета фирмы Ольшанского будут арестованы, никакого договора с австрийцами ему не светит. Его причастность к «Фантому» мы тоже установим. 

– А я… Вы меня отправите в СИЗО? – дрожащим голосом протягиваю я.

– Нет. Подписки о невыезде будет достаточно. Вы же будете сотрудничать со следствием? 

– Конечно. Ой… – морщусь от тягучей боли в животе. Только не это, Господи! Пожалуйста, сохрани моего малыша, умоляю… – Больно.

– Анжелика, вам плохо? – Востриков неуклюже поднимается, стул под его тяжестью тонко скрипит. 

– Да… Я беременна, и мне… нужно в больницу. Живот странно тянет, и... Ой! Он стал твердый как камень.

– Сейчас скорую вызову. У вас есть родные и близкие? Хотите, я положу вас на диван и позвоню им? Родители, друзья.

– У меня особо никого… – Мне и в голову не придет звонить родителям – скорее выкидыш случится от их нравоучений!

– Есть! – вздрагиваю от знакомого голоса за спиной.

В дверях вырастает Джордан, а чуть поодаль, прямо за ним – Хапаев. 

– Иди сюда, Энджи, – Джо решительно подходит и подхватывает меня на руки. Старые половицы гулко поскрипывают под тяжестью его широких шагов. – Вы отпускаете Анжелику? – переводит он взгляд на следователя. 

– Конечно, поезжайте скорее в больницу. – Энергично кивает Востриков и облегченно плюхается на стул. – Я позвоню. Потом…

– Джо, ты приехал? – мой голос походит на тихий шорох. Кровь отливает от лица, не вижу себя со стороны, но почти уверена, что у меня белые губы… 

– Я хочу сам во всем разобраться. Не прощу себе, если ошибусь в выводах. – Сухо произносит Джо. Не целует меня, говорит сдержанно. Понимаю – не верит… Наверное, я бы тоже себе не верила.

– Спасибо, – только и могу вымолвить я. Расслабляюсь в его сильных руках и кладу голову на горячее плечо. 

– Магомед, едем пока в больницу. Разговоры подождут.

– Есть, шеф. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Джордан.

Сердце отбивает бешеный ритм. Сотрясает тело, как гребаный отбойный молоток. Неудивительно, что окружающие предметы я вижу будто сквозь призму... Зато слышу хорошо. Наши признания, стоны, шорохи, скрип стола... Черт! И все это видели – гаденько усмехались, присвистывали, рассматривали мою Энджи сальными взглядами, обсуждали мою состоятельность, как мужчины. Плевать. Я легко смирюсь с щекотливой ситуацией, в которую мы с Ликой попали... Со всем смирюсь, кроме ее вранья. Честное слово, я не хотел давить или лишать Энджи выбора – наблюдал за девчонкой, пока мы ехали в офис, а потом... Я ведь поверил Хапаеву и чертовому видео, доказывающим, что Лика рылась в моем компе. Поверил и чуть не разрушил хрустальный замок зарождающихся доверия и любви.

Не знаю, что заставило меня усомниться – ее испуганные глаза или клубящееся в них отчаяние? Скорее, моя к ней любовь... Привязанность, граничащая с безумием и, пожалуй, капелька сомнения в представленных доказательствах. Я вдруг почувствовал  себя на месте Лики – одиноким, оплёванным, униженным... Бесправным. Представил, что ей предстоит пережить в пыльных допросных комнатах. И это знание ничего, кроме боли, не принесло. Боли и сочувствия.

Отец потирал руки и бросал колкие замечания в адрес Энджи, мать трещала без умолку о новом успешном бизнес-проекте. Они с легкостью растоптали человеческую жизнь, приговорили девчонку, повесив ярлык воровки, уничтожили ее будущее и... мое... Играючи. Легко. Цинично.

Никогда я не чувствовал себя так хреново. Мне было плевать на бизнес, Мозера, проекты... Лишь хотелось, чтобы самые близкие меня понимали, но вместо этого, они методично проворачивали невидимый гвоздь в моем сердце – словами, поступками, смешками, взглядами... Потому что им плевать на меня и то, что важно мне...

– Идём в зал переговоров, Джордан, – Хапаев словно почувствовал мое настроение.

Я молча кивнул родителям на прощание и вышел из кабинета. Пусть думают что хотят. Злятся, осуждают.

– Выглядишь хреново. Садись, давай. – Хапаев взмахивает ладонью в сторону выстроенных в ряд стульев. – Любишь ее?

– Люблю. Ты же знаешь. Магомед, не верю я во все это...

– Сука Витька ее запугал, но, пойми, Джо – юридически все против девчонки. Статья на ней посадочная. Как пить дать. – Закатывает глаза он.

– Давай думать, как помочь? Может, взятка? Или... – раздражаюсь я.

– Или. Даже не думай, Джо. – Хапаев выписывает в воздухе знак решетки. – Поедем в отдел. Включимся в беседу со следователем, общими усилиями придём к решению.

– Хапаев, перестань строить из себя святошу! – не выдерживаю я. – Ты понимаешь, что Лику подставили и знаешь, что делать. Так давай делать! Я не позволю беременной женщине шататься по кабинетам следаков! Даже если это она отправила Мозеру договор. Ольшанский пригрозил отобрать ребёнка, и она...

– Ты прав. Уверен, он надавил на самое больное. – Согласно кивает Магомед. – Расписал в красках, как будет забирать ребёнка из тюремного роддома.