Викинги. Скальд - Николай Бахрошин

Вздор? Небылица? Досужая болтовня старух? Разумеется, если Альв так считает… Люди говорили, что видели, а они зря не скажут. Но ярлу виднее, конечно, это же его жена…

Ярл хочет еще вина? Еще по одному рогу, от которого вырастают крылья? И правильно! Пусть от двух рогов вырастут два крыла! Кто когда видел орла, летающего на одном крыле?

Конечно!

Мальчишка-раб шустро принес новые, полные рога. Альв выпил еще вина, обнялся с хозяином и уронил того на прощание в грязь. Тот сразу начал сладко потягиваться и устраиваться поудобнее, ругаясь и отпихивая раба, попытавшегося оттащить Кривозубого ближе к дому.

Это показалось Ловкому чрезвычайно смешным – устраиваться спать на дороге, когда до входа в дом и двадцати шагов нет…

Сворачивая на лесную тропу, Альв еще посмеивался над Кривозубым. Пусть почтенный Сельви дрыхнет в грязи, как боров. Проснется, начнет ковырять носом землю – то-то будет ему удивительно.

А то придумал – злые языки болтают! Они всегда что-нибудь болтают, им хлеба не надо – дай только перемыть кости…

Сангриль, его Сангриль, которая так радуется подаренным украшениям, так широко и благодарно распахивает глаза, любуясь блеском полированного золота и загадочным мерцанием камней… А потом так горячо любит его в темноте ночи…

Нет, вздор! Наговоры!

Альв, наконец, начал задумываться о том, что рассказал ему Кривозубый. Чем больше думал, тем меньше ему все это нравилось.

Идти по крутой, петляющей тропе оказалось не просто. Ноги вроде шли прямо, но приводили его совсем не туда, куда смотрели глаза. И одежда цеплялась за кусты и ветки, которые вроде бы стояли далеко в стороне.

Может, лебединые крылья мешают? – наконец, догадался Альв. Слишком размашистые крылья отрастил себе на дорогу? Перестарался, налившись терпким вином после крепкого пива?

Несколько раз он уже падал, расшиб колено, разодрал щеку и, похоже, потерял где-то шапку дорогого сукна с бобровой опушкой. А тут еще зловредные тролли подсовывают под ноги всякие камни, палки и ямы… Если так идти, отпихиваясь ногами от ухмыляющихся троллей, – не то что к закату, к утру не дойдешь! – разозлился он.

Словом, настроение у младшего владетеля портилось очень быстро. Лебединые перья, орлы на одном крыле, коварные тролли, извивающиеся золотые змейки, рога, полные вина, – все как-то смешалось перед глазами, крутилось и плавало. Даже удачная сделка больше не радовала. Наверняка, брат Рорик только хмыкнет, услышав, не более того.

Мрачным стало настроение, вспомнились все горькие обиды и тяжкие мысли. Да и намеки Кривозубого о жене теперь представлялись не такими уж вздорными и безобидными. Как яд змеи постепенно проникает все дальше от места укуса, так и скрытое ехидство крестьянина все глубже проникало в сознание.

Видели, значит… Говорят…

Получается – все уже говорят?! Все уже все знают! Кроме него! – вдруг возмутился он.

И ведь она не была невинна, до того как он взял ее! – вспоминал Альв. Не он был первым, кто пролил на покров ее девичью кровь. Пусть у свеонов не в обычае обращать внимание на девственность невесты, пусть сама она уверяет обратное, называет его своим первым и единственным. Пусть он делает вид, что верит, млея от ее красоты…

Но ведь показательно же! Значит, уже была с кем-то! Значит – врет! Значит – умеет врать, научилась уже!

Значит, видели ее со Сьевнаром…

* * *

Ярл Альв, сын ярла и конунга Рагнара, внук ярла и конунга Рорика, не гордился своим прозвищем Ловкий.

В языке свеонов слово «ловкий» имеет много значений. Кто, например, не помнит знаменитого ярла Фроди Ловкого из северного Муспель-фиорда? Тот, рассказывают скальды, был способен рукой поймать пущенную в него стрелу и тут же, извернувшись, поймать вторую другой рукой. Еще, рассказывают, Фроди Ловкий на спор подкидывал две-три монеты и тут же в воздухе собирал их, не давая ни одной коснуться земли.

Конечно, обучение ратному искусству у жителей фиордов и начинается с того, что в детей кидают камни и палки, а те – уворачиваются, как могут. Многие подростки, будущие ратники, быстро приобретают способность отбивать и даже ловить летящие в них стрелы и копья. Но такая ловкость, как у Фроди, – это, без сомнения, подарок богов, соглашались все, вспоминая владетеля Муспель-фиорда…

Его, Альва, тоже называли Ловким, но за этим стояла не телесная ловкость, не быстрота движений, которыми можно гордиться перед остальными воинами. Торговая хитрость, прижимистая изворотливость – вот что стояло за ним. И все знают это, помнят, почему прозвище младшего владетеля часто произносится с насмешливыми интонациями.

А чем оно плохо, если рассудить? – утешал себя Альв. Многие знаменитые морские конунги не гнушались торговлей наряду с ратными подвигами. Выменивали заморские товары, часто получая от этого большую прибыль, чем от набега на какую-нибудь захудалую деревеньку. Правда, при этом они оставались знаменитыми морскими конунгами…

Его, Альва Ловкого, боги Фрейр и Форсети особо отметили еще при рождении, подарив ему способность всегда торговать с большой выгодой. Греметь словом о слово, как мечом о меч, раз за разом сбивая цену, – разве это не похоже на поединок на равном оружии? Разве тот же брат Рорик сумел бы выторговать у Кривозубого украшения так дешево? Да он, с его нетерпением, три раза бы уже плюнул и согласился купить дороже. А вот Альв – смог! Чем не победа?

Утешал себя, только утешить все равно не мог. Да, боги многим одарили его – умом, богатством, знатностью рода, – но не дали один из главных даров, особо ценившийся среди жителей побережья: храбрость. Про себя Альв знал, что не ходит в набеги с остальными дружинниками не потому, что не отпускают заботы владетеля. Честно сказать, он боялся моря, боялся подолгу оставаться на спине деревянного коня, болтающегося щепкой над бездной. Как представит, какая бездна разверзнута под тонким днищем и деревянным килем – мало сказать, что ему плохо становится, просто выворачивает наизнанку, до дрожи, до икоты, до блевотины, до полного оцепенения, когда хочется вжаться куда-нибудь в угол и закрыть глаза.

Прибрежный ярл, хозяин водных дорог и деревянных коней, боится моря – это ли не насмешка судьбы?

А кто поселил в нем первую, еще мальчишескую трусость? – с горечью вспоминал Альв. Не Рорик ли, старший братец? Не он ли наскакивал на него, совсем маленького, с деревянным мечом, больно отшибая пальцы и локти? И потом, когда дядька Якоб учил их обоих воинскому искусству, не Рорик ли казался ему таким несокрушимым, что в груди заранее ныло от страха и хотелось сразу бросить детское деревянное оружие…

Именно он, Рорик, приучил его к мыслям о неизбежности поражения, считал Альв. Именно он, неистовый старший братец, избивая младшего под видом благородного поединка, сделал из него труса! Пусть ярл Ловкий скрывает ото всех свою трусость, прячет ее в глубине сердца, но сам-то он знает о ней, от себя не спрячешь.