Принц и нищий - Марк Твен

Он все точил, все точил, то невнятно бормоча, то посмеиваясьскрипучим смехом, то снова произнося вслух:

— Это его отец во всем виноват. Я только архангел, но еслибы не он, я был бы папой!

Король пошевелился во сне. Отшельник бесшумно подскочил кпостели, опустился на колени и занес над спящим, нож. Мальчик опятьпошевелился; глаза его на миг открылись, но в них не было мысли, они ничего невидели; через минуту по его ровному дыханию стало ясно, что сон его опятькрепок.

Некоторое время отшельник ждал и прислушивался, не двигаясь,затаив дыхание; потом медленно опустил руку и так же тихо прокрался назад,сказав:

— Полночь давно уже миновала; нехорошо, если он закричит, —вдруг случайно кто-нибудь будет проходить мимо.

Он как тень скользил по своей берлоге, подбирая где тряпку,где обрывок веревки; потом опять подошел к королю и осторожно связал ему ноги,не разбудив его. Затем попробовал связать и руки; он несколько раз пыталсясоединить их, но мальчик вырывал то одну руку, то другую как раз в томгновение, когда веревка готова была охватить их; наконец, когда «архангел» ужепочти отчаялся, мальчик сам скрестил руки, и в один миг они были связаны. Затем«архангел» сунул спящему повязку под подбородок и туго стянул ее узлом, наголове — так тихо, так осторожно и ловко, что мальчик все время мирно спал идаже не пошевелился.

Старик, ступая неслышно, как кошка, отошел и принес от очаганизкую скамеечку. Он сел так, что одна половина его была вся озарена тусклымколеблющимся светом, а другая оставалась в тени. Не сводя глаз со спящегомальчика, он терпеливо оттачивал нож, все бормоча про себя и не замечая, какбегут часы; он был похож на серого чудовищного паука, готового проглотить неосторожноенасекомое, запутавшееся в его паутине.

Наконец, много времени спустя, старик, который смотрел, ноничего не видел, поглощенный своими думами, вдруг заметил, что глаза мальчикаоткрыты, широко открыты и глядят! — глядят, застыв от ужаса, на нож. Улыбкадьявольского торжества скользнула по лицу старика, и он, не меняя положения ине прерывая своей работы, спросил:

— Сын Генриха Восьмого, молился ли ты?

Мальчик беспомощно забился в своих узах, и невнятный звуквырвался из его крепко стянутых челюстей. Отшельник истолковал это какутвердительный ответ на свой вопрос.

— Так помолись снова! Читай отходную молитву!

Дрожь пробежала по телу мальчика, лицо его побледнело. Онопять забился на постели, пытаясь освободиться, изгибаясь и поворачиваясь вовсе стороны; он вырывался отчаянно, но напрасно; между тем старый людоед сулыбкой глядел на него, кивал головой и спокойно продолжал точить нож, время отвремени бормоча:

— Твои минуты сочтены, и каждая из них драгоценна… Молись,читай себе отходную!

Мальчик горестно застонал и перестал метаться; он задыхался,слезы капля за каплей текли по его лицу, но это жалостное зрелище нисколько несмягчило свирепого старика.

Уже начинало светать; отшельник заметил это и заговорилрезко, возбужденно:

— Нельзя мне больше растягивать это наслаждение. Ночь почтипрошла. Она пролетела для меня как минута, как одна минута; а я хотел бы, чтобыона длилась год! Ну, отродье губителя церкви, закрой глаза, если тебе страшносмотреть…

Дальше речь его стала невнятна. Он упал на колени с ножом вруке и наклонился над стонущим мальчиком.

Но что это? У хижины послышались голоса. Нож выпал из рукотшельника; он набросил на мальчика овечью шкуру и вскочил, дрожа. Шумусиливался, голоса звучали грубо и гневно, слышны были удары и крики о помощи,затем топот быстро удаляющихся шагов. Тотчас же вслед за тем; раздался громовыйстук в дверь хижины и крик:

— Эй! Отворяй! Да поскорее, во имя всех дьяволов!

О! Эта брань прозвучала музыкой в ушах короля: то был голосМайлса Гендона!

Отшельник, стиснув зубы в бессильной злобе, поспешно вышелиз каморки, притворив за собою дверь; затем король услыхал разговор,происходивший в «молельной»:

— Привет тебе и уважение, почтенный сэр! Где мальчик, моймальчик?

— Какой мальчик, друг?

— Какой мальчик! Не морочь меня, господин монах, нерассказывай мне сказок, я не расположен шутить. Невдалеке отсюда я встретилдвух негодяев, должно быть тех самых, которые украли его у меня, и я выпытал уних правду: они сказали, что он опять убежал и что они проследили его до твоейдвери. Они показали мне его следы. Ну, нечего больше хитрить! Берегись, святойотец, если ты не отдашь мне его!.. Где мальчик?

— О добрый сэр, ты, должно быть, говоришь об оборванномбродяге царского рода, который провел здесь ночь? Если такие люди, как ты,могут интересоваться такими, как он, то да будет тебе известно, что я послалего с поручением. Он скоро вернется.

— Скоро вернется? Когда? Говори скорее, не теряй времени, немогу ли я догнать его? Когда он вернется?

— Не утруждай себя, он скоро придет.

— Ну, ладно, будь по-твоему! Попытаюсь дождаться его. Однакопостой! Ты послал его с поручением, ты? Ну, уж это враки! Он не пошел бы. Онвырвал бы всю твою седую бороду, если бы ты позволил себе такую дерзость! Тыврешь, приятель, наверняка врешь! Не стал бы он никуда бегать ни ради тебя, ниради любого другого человека.

— Человека — да! Ради человека, может быть, и не стал бы. Ноя не человек.

— Господи, помилуй, кто же ты?

— Это тайна… смотри, не выдавай ее. Я архангел!

Майлс Гендон буркнул что-то не особенно почтительное, затемприбавил:

— Этим, конечно, и объясняется его снисхождение к тебе. Онпалец о палец не ударит в угоду простому смертному; но архангелам даже корольобязан повиноваться. Тсс! Что это за шум?

Все это время маленький король то дрожал от ужаса, тотрепетал от надежды и все время старался стонать как можно громче, чтобы Гендонуслышал его стоны, но с горечью убеждался, что либо эти звуки не доходят до егослуха, либо не производят на него никакого впечатления. Последние слова Гендонаподействовали на короля, как свежий ветер полей на умирающего! Он опятьзастонал, напрягая все силы.

— Шум? — сказал отшельник. — Я слышу только шум ветра.

— Может, это ветер. Да, конечно ветер. Я все время слышуслабый шум… Вот опять! Нет, это не ветер! Какой странный звук! Пойдем посмотрим,что это такое!