Прыжок - Сергей Лукьяненко

class="p1">Неожиданно он вспомнил залитый светом зал, мальчиков и девочек, стоявших перед смешными маленькими мольбертами, почувствовал кисточку в своей руке. Услышал голос преподавателя Эдуарда: высокого, тощего, угловатого, в чёрных брюках и чёрном свитере, будто он сам был нарисован в технике «гризайль».

— Неважно, станете ли вы художниками, знания не бывают лишними. «Гризайль» красивое слово, правда? Это живопись, в которой используется только один основной цвет в его различных тоновых вариациях…

Валентин будто наяву оказался в своём детстве. Видел свою руку, неуверенно касающуюся мягкой акварельной бумаги кисточку, свои тощие ноги с поцарапанными коленками и обтрёпанные понизу шорты, чувствовал медовый запах ученических красок…

Как странно! Оказывается, он помнит каждый момент. Не просто помнит, может перенестись в него!

Валентин подумал о другом — и память услужливо развернула перед ним черноморский берег, смеющееся лицо девушки, которую он любил, соль на губах, а потом — сладкий привкус её поцелуя, звонкий смех, она вскочила и побежала в воду, парни хохотали и пихали его в спину:

— Валька, не упусти!

«А я ведь могу не упустить, — вдруг подумал Горчаков. — Могу сейчас побежать. И догнать…»

Он подумал, что понимает, почему любопытный журналист вдруг отцепил фал и спрыгнул с несущегося корабля. Отправился догонять что-то своё. Может быть, и сейчас догоняет? Где-то в вечности пространственно-временной червоточины? Давно кончился воздух в баллонах, давно иссякли батареи скафандра, но всё это условность, а он летит, бесконечно переживая один момент своей жизни за другим…

Рука Горчакова поползла к поясу, нащупала крепление фала. Да, механизм заклинен, но у него есть универсальный нож, стандартный инструмент космонавта. Глупо было ограничиться механизмом, верно? Валентин может освободить рычаг сброса. Или перепилить фал, тот очень прочен, но мономолекулярная нить в ноже его рассечёт…

Он убрал ладонь с рукояти ножа.

Потом.

Когда Криди вернётся.

Он дождётся возвращения кота, а лишь потом отправится в вечное ничто. Он командир, он должен заботиться об экипаже.

Где же этот кот?

Валентин посмотрел в сторону антенны.

И увидел Криди.

Тот висел на фале, кота тянуло за кораблём, словно лыжника за бугелем. То ли он сорвался, то ли спрыгнул сам — и теперь, утратив связь с кораблём, безвольно болтался на конце фала.

Валентин сделал шаг, другой. Нагнулся, взял фал Криди, потянул.

Никакого эффекта.

Фал зацепился за уцелевший эмиттер.

Надо пройти двадцать с лишним метров, вытянуть кота, потом помочь ему вернуться в шлюз — если он без сознания, проверить, закреплён ли кабель на той стороне, а если нет — закрепить.

Горчаков сглотнул.

Мир в оттенках чёрного кружился вокруг, насмехаясь. Двадцать метров? Балбес, это двадцать парсеков. Двадцать тысяч лет. Вся Вселенная. Ты никогда не дойдёшь…

— Командир, как вы себя чувствуете?

Горчаков вздрогнул и сфокусировал взгляд. Рядом, в одном из их корабельных скафандров, стоял… стоял Ян!

Голова соргосианина была вытянута вперёд куда сильнее, чем у людей, он буквально упирался носом в прозрачное забрало. Надеть шлем, наверное, представляло для него серьёзную проблему, не меньшую, чем всунуть копыта в ботинки.

Но он стоял рядом с Горчаковым и даже придерживал его за руку.

— Плохо, — признался Валентин. — Мне хочется убежать.

— Спускайтесь, — спокойно сказал Ян. — Я помогу Криди.

— Не хочу внутрь! — возмутился Горчаков. — Хочу в вечность. В ничто!

— Как угодно, — покладисто сказал Ян. — Но вам надо сказать об этом старпому. Правильно? Вы должны передать командование. А потом можно в вечность.

Ян был прав, и Горчаков вздохнул.

— Верно. Я на минутку.

Он занёс ногу над краем люка, шагнул в него, будто в колодезь, вектор гравитации сменился (кажется, и Ян пихнул его в спину). Голова на миг закружилась, мир внезапно обрёл краски, объём и реальность.

— Дрянь! — закричал Горчаков, отшатываясь от люка. — Какая там дрянь!

Руки задрожали, едва он вспомнил, как нащупывал нож.

Матиас и Соколовский, оба в скафандрах, разумеется, оттащили его вглубь шлюзовой. В дверь на миг заглянул Ян, сказал:

— Иду за Криди.

И исчез.

— Осторожнее, Ян! — крикнул Горчаков. — Эта дрянь затягивает тебя!

— Какая дрянь? — отозвался Ян.

— Ничто. Пустота. Червоточина. Это сводит с ума!

Матиас и Лев напряжённо смотрели на Валентина.

— Ну, я пока ничего… — ответил Ян. — Сообщу, как только что-то почувствую… слушайте, а ведь я стал первым жителем Соргоса, вышедшим в открытый космос!

«Это не космос, балбес!» — захотелось выкрикнуть Валентину.

Но он сдержался. Задышал медленнее и спокойнее, восстанавливая дыхание, воздух был перенасыщен кислородом.

— Уже не тянет спрыгнуть с корабля? — спросил Матиас.

— Никогда больше не выйду в червоточине, — выдохнул Валентин. Матиас неохотно отпустил его плечо. — И вам не позволю! Зачем вы послали туда парня?

— Потому что он не человек, — ответил Лев. — Я подумал, что эффекты червоточины разнятся для разных видов. Криди держался гораздо лучше вас, уж извините. Значит, Ян…

— Мог сразу слететь с катушек!

— Да, — признал доктор. — Или наоборот, воспринять мир за обшивкой совершенно спокойно.

— Вытащил Криди, — сообщил Ян. — Он что-то бормочет, но цепляется за меня. Несу его назад.

— Ты в порядке? — спросил Горчаков.

— Да, — кажется, Ян даже смутился от собственного ответа. — Жутковато немного, но интересно.

— Что с кабелем? — спросил Валентин.

— Криди его закрепил, прежде чем сорвался. Я подёргал, проверил. Он намертво приклеен к выводу сломанной антенны.

Им пришлось подождать ещё две минуты, прежде чем Ян спустил Криди в люк. Кот почти сразу начал дёргаться и ругаться, на своём языке, но с такой экспрессией, что стало ясно — он в порядке. Ян спустился следом, и Матиас немедленно закрыл люк.

— Тебе не хотелось спрыгнуть? — спросил Валентин.

— Нет, — просто ответил Ян. — Вот шлем бы снять, я натёр себе нос о стекло.

Шипел воздух, наполняя шлюз. Горчаков переключил связь на Марка и спросил:

— Почему ты меня не позвал? Не окликнул?

— Командир, прослушайте запись, — ответил искин. — Я на вас орал минуты три. Вы будто не слышали.

— Не слышал, — признался Горчаков.

Индикатор на стене загорелся зелёным, и он стал снимать шлем. Криди сидел на полу, тряс головой и временами что-то шипел вполголоса. Потом сказал:

— Извините. Обычно я не позволяю себе подобных выражений…

Лев с удовольствием развалился в кресле, глядя, как Горчаков достаёт из капитанского бара коньяк. Сказал:

— Даже не стану протестовать, Валентин.

— Я и не ждал… — Горчаков щедро налил коньяк в четыре бокала, сел напротив доктора. Вообще-то в малой кают-компании их было шестеро, но Ксения сразу же покачала головой и взяла стакан воды, а Уолр, поколебавшись, вообще отказался от напитков.

Матиас и Мэйли взяли свои бокалы без возражений.

Был, разумеется, и ещё один участник