Мальинверно - Доменико Дара

немало смутило меня, как если бы места работы и функции наслаивались друг на друга. Он тоже крайне удивился, когда увидел меня, и на миг было даже подумал, что не туда попал.

Он приблизился и учтиво поздоровался.

– Так… вы – библиотекарь?

– Да, добро пожаловать.

Он улыбнулся, покачал головой и сказал:

– Такого я и вправду не ожидал.

– Вы не первый, кто удивляется. Какими судьбами в наших краях?

– Мне нужны были кое-какие книги, и я узнал, что здешняя библиотека отлично укомплектована.

– Скажите, что вас интересует, я с радостью помогу.

Он улыбнулся.

– Похоже, ваша миссия – помогать мне! Короче, мне нужны разные книги…

– Романы?

– Нет. Научные книги.

– Из какой области знаний?

– Математика, естественные науки, религия…

– У нас есть алфавитный каталог по авторам, если нужна конкретная книга. Если просто хотите понять, что есть в этой библиотеке, я покажу вам стеллажи по интересующим вас предметам.

– Отличная мысль.

– Стеллаж слева и полки наверху – математика и естественные науки. Стеллаж напротив и полки над ним – религия.

Он поблагодарил меня и занялся поисками.

Он пробегался по названиям, помогая себе указательным пальцем правой руки, а когда находил что-нибудь интересное, вынимал книгу и пролистывал: в некоторых лишь страницу-другую, на других задерживался подольше. Изредка откладывал книгу в сторону. Не закончив своих занятий, он подошел ко мне.

– Вы выдаете книги на дом приезжим?

– Достаточно иметь документ и заполнить учетную карточку посетителя.

Таким образом, я нежданно-негаданно узнал, что этого человека зовут Исайя Карама́нте.

Он вернулся к стеллажам и пробыл среди них почти до закрытия. Потом подошел со стопкой книг и водрузил их на мой стол.

– Эти я хочу взять. Не верилось, что они мне когда-нибудь попадутся. А тут похоже, как будто меня ожидали.

Неделями я строил предположения об этом человеке, а сейчас он сам передавал мне в руки ключ к своим мыслям и к тому, чем занимается на кладбище.

Я брал каждую книгу и вслух прочитывал названия, которые записывал в книге выдач:

Тебальд Гвадалаши. Прикладная математика и факторы человеческой жизни. Введение в гематрию, аритмоманию, изопсефия. Турин, 1948.

О ментальных и слуховых расстройствах. Исследование доктора Франческо Веральди, Психиатрическая больница г. Джирифалько. Катандзаро, 1950.

Густав Теодор Фехнер. Маленькая книга о жизни после смерти. Издательство «Айзис», 1921.

Витторе Марки. Доказательства существования Бога. Бари, 1935.

Фридрих Юргенсон. Диалоги с потусторонним миром. Турин, 1966.

Жан Мелье́. Завещание, или Мысли и суждения священника Жана Мелье́, кюре приходов Этрепиньи́ и Балев о ряде ошибок и отклонений в поведении и об обращении с людьми, которые ясно и очевидно показывают нелепость и ложность всех богов и всех мировых религий, дабы было оно оглашено его прихожанам после его кончины и использовалось ими и им подобными как свидетельство истины. Венеция, б/г.

Я сложил все эти книги в пакет – целый ящик таких я держу для подобных случаев.

– В любом случае я верю в жизнь после смерти, – сказал я ему вполголоса.

– Я и не сомневался, – ответил он и стал спускаться по лестнице с еще большим трудом, чем поднимался по ней. – В следующий раз, – сказал он на выходе, – у меня для вас будет рассказ.

Оставшись один, я по старой привычке узнавать людей по книгам, которые они читают, попробовал составить себе представление об этом человеке и о том, что он ищет. Нашел значения слов «гематрия», «аритмомания», «изопсефия», попробовал увязать их с другими книгами и понять, есть ли связь между ними и голосами и звуками, о которых он мне говорил.

Я закрыл ставни и с необычным для себя спокойствием отправился запирать кладбище.

Моя обезоруживающая своей простотой и прямолинейностью жизнь вдруг наполнялась загадками, словно за несколько дней я стал одним из многочисленных литературных персонажей, оказывающихся втянутыми в ситуации, превышающие их возможности: воскресшая Эмма, моя самая главная мысль, а теперь и Исайя Караманте, приезжий, блуждавший по кладбищам, вслушиваясь в голоса и отмечая услышанное какими-то закорючками, имевшими отношение к науке, смерти, Богу.

23

Луч света разбудил меня в то утро в дурном настроении. На улице дул ветер и подлая нога болела. Так всегда случалось при перемене погоды. Я промучился всю ночь, обернул ее шерстяным пледом, думал, в тепле обычно легчает, но это не помогло.

Первой мыслью, последышем какого-то сна, стало лицо отца перед маленькой могилой Ноктюрна.

Я согрел молока, позавтракал и отправился на кладбище.

Порой между мыслями и событиями пролегает как будто незаметная связь, потому что перед входом в бар стоял Плутарх Санджине́то и курил сигарету и, едва увидев меня, подошел.

– Привет, как самочувствие, Астольфо?

Он говорил все тем же хриплым голосом, что и в школе, когда мы сидели за одной партой, и он защищал меня от обидчиков и насмешников. Я чем-то пришелся ему, и он был мне симпатичен. После школы он устроился на комбинат, это было видно по тому, что из его кармана торчала сложенная вдвое брошюра. Мы часто с ним встречались в этом месте и задерживались поболтать.

– Вчера завезли целый грузовик книг, по-моему, интересных, зайди, взгляни сам.

– Может, утром зайду, если сумею освободиться, или же после обеда, перед библиотекой.

– Приходи когда хочешь, я работаю целый день.

Как правило, я заходил к ним по пятницам, но в этих случаях делал исключение.

От боли я хромал еще сильней и за тяжелую работу не брался. Утро продолжалось, я ушел в подсобку, положил ногу на табуретку и прикрыл одеялом.

Через полчаса отправился в семейный склеп, взглянуть на фотографию Ноктюрна. Обычно я делал это в дни, когда спозаранку впадал в меланхолию. Каждый раз, когда боль в ноге становилась невыносимой, я думал о нем.

Было время, когда мы оба были живы, находились вместе в материнской утробе, дышали равномерно в унисон.

Объясняя отцу, почему дыхание младенца остановилось, врачи сказали, что он был недоразвит по сравнению со мной, как если бы его развитие остановилось за несколько дней до рождения, материнское тело выбирало, тянуло жребий, и этот жребий выпал ему.

Чем руководствуется Природа, делая свои выборы? Есть какая-нибудь логика в смерти?

Этими вопросами я задавался, когда меня донимала нога и я думал о Ноктюрне и обо всем том, чего я лишен, что унес с собою он, даже два недостающих сантиметра в ноге, и любовь, которой мне никогда не хватало, тоже досталась ему. Возможно, в предродовом существовании, между зачатием и появлением на свет, у каждого из нас был свой близнец, наша противоположность, заключавшая в себе все наши будущие изъяны: