Верхний мир - Феми Фадугба

руках, не знаю, когда бы я вообще остановился. Но я остановился и тогда увидел и услышал такое, что похолодел от ужаса.

Нет, сказал я внутри. Нет, только не это.

Столовая была тут как настоящая: я даже различал, как ко мне несется Суини. Мы были ни в каком не в Верхнем мире… так почему же кругом слышался гром градин?

Почему я таращился на Ди и видел дырку от пули у него посреди лба?

Вилка, упавшая на пол, звенела так долго и громко, что можно первые строчки погребального гимна пропеть, – все одно успеешь.

Рукава рубашки были усеяны красным крапом. Чем ниже к кистям, тем пятна делались больше. Костяшки, обычно приличные, гладкие, искромсаны так, что видно что-то белое под кожей. Я даже словами это никак внутри себя не описывал – то, что видел… только тупо смотрел.

Зато когда перевел взгляд снова на Ди, глаза у него были больше не закачены до белков, и кровавый тоннель через голову тоже пропал. Осталась только кожа – чистая, коричневая, целая.

Но не успел я переварить, что вообще произошло и почему я средь бела дня, ни разу не спя, вижу мертвых людей, Суини сграбастал меня за воротник и оторвал от Ди и от места преступления.

– Эссо! Мужик! – заорал из-за стола Като, возвращая меня к реальности.

Он колотил кулаком в воздух, как теннисист после эйса, – донельзя гордый собой и тем, что ни фига не сделал.

Но я как-то тоже не ставил себе происходящее в заслугу. Я до сих пор понятия не имел, что со мной случилось… и ничего не делал специально. Что я видел… – снова проблески будущего? И откуда взялась эта сверхчеловеческая силища? Такое ощущение, что я бил Ди на скорости света, а он при этом двигался, как сквозь студень. Кажется, на этот раз не просто я посетил Верхний мир, но, что куда страшнее, Верхний мир посетил меня. Я сразу и дрался, и смотрел видения средь бела дня и в здравом уме посреди школьной столовой.

Суини покрепче прихватил мой шиворот. Я все еще был достаточно близко от Ди и видел, что он начал приходить в себя. Никаких пулевых отверстий, зато вся рожа помята, распухла, и кровь течет из рассаженной скулы. Вот он с трудом поднялся на локти… Интересно, чего я чувствую больше – облегчения или разочарования?

Маркус тем временем протолкался во внутренний круг и вынужден был схватиться за что-нибудь поустойчивее при виде подельника в недееспособном виде на полу.

Суини, подхрюкивая, тащил меня прочь и ослабил хватку, только когда мы с Ди перестали быть на расстоянии прямого удара. Дорогу к дверям окаймляла длинная стена каменных лиц. Я знал, что они думают, потому что думал то же самое: говно стало реальным. Никто не был готов к тому, что случится дальше. Тот первый удар я отвесил, надеясь, что он свернет меня с траектории, показанной в Верхнем мире, уведет от этого будущего… Но что, если я сейчас прямо в него и вляпался?

Ди нетвердо поднялся на ноги, стряхнув Маркуса и учителя, которые пытались ему помочь. Влажно кашлянув, он сплюнул на пол кровавый комок и наконец выпрямился во весь рост. Мистер Суини наддал и буквально выволок меня из столовой. На пороге я успел оглянуться еще один раз – только чтобы увидеть, как Ди лыбится мне в лицо.

И напоследок, глядя прямо в глаза, он поднял обе руки и кинул знак банды – С. П. Д форева!

Часть третья

Материя

Из записной книжки Блейза Аденона: письмо третье

К Эссо

Много раз, еще в детстве, мне рассказывали про Еву – девочку из деревни, где все умели видеть время.

Легенда гласит, что в этой деревне дети рождались со способностью видеть прошлое, настоящее и будущее одновременно. Тепло материнского чрева они ощущали параллельно с холодом, текущим в их старые кости.

Потом в один прекрасный день там родилась девочка по имени Ева. В отличие от остальных детей ее возраста, Еву заботило только одно: холодный вечер, много десятилетий спустя, в будущем, когда она упадет с горного обрыва и погибнет. Эти мгновения свободного падения ужасно мучили Еву, но никто из односельчан не мог ее в этом понять. Для них всякий момент и всякая эмоция были прочно сшиты вместе, и умереть во вторник было не грустнее и не больнее, чем камушек, попавший в ботинок в понедельник.

Отчаявшись бороться с этой идеей фикс, Ева научилась особому трюку, уловке, чтобы забыть о смерти. Она вытеснила все видения будущего из главного чертога своего разума, а единственное ОКНО, в которое еще могла их увидеть, спрятала в воспоминании, обреченном на забвение. Упорно практикуясь, она овладела умением сужать взгляд разума до одного маленького ломтика времени, которое назвала «настоящим», и пообещала себе, что станет продвигаться в будущее, к своему последнему дню, только постепенно, шажок за шажком. С тех пор она жила с туманными воспоминаниями о прошлом и в счастливом неведении относительно будущего. Она даже умудрилась совершенно забыть о смерти – о ее неизбежности, зловонии и покое, – и это освободило ее от единственного страха, который она в своей жизни знала.

Ева радовалась.

Она плакала.

Любила мужчину.

Заботливо растила детей.

Она воистину жила так, будто у нее не было ни вчера, ни завтра.

Однако вскоре после рождения ее третьего ребенка в деревне случилась великая засуха. Стремясь найти воду для своих умирающих мальчиков, Ева отправилась в единственное место, где это можно было сделать, – в горы к северу от деревни, увенчанные снежными шапками. Родные и соседи упрашивали ее не ходить, говорили, что им всегда суждено было умереть от засухи, но Ева их слушать не стала.

Уже на подступах к вершине с ней случилось дежавю: холодное, острое ощущение, что она уже когда-то это видела. Отвлекшись, она поскользнулась на качающемся камне и безмолвно полетела навстречу смерти, что ждала ее через много миль внизу.

Деревенские, конечно, оплакали Еву, но горевали не больше, чем в тот день, когда она появилась на свет.

Глава 16

Риа. 15 лет спустя

Зимний холод вгрызался в мякоть пальцев. Но с дурацкими ключами от дома я колупалась так долго не от ветра или мороза. С самого конца занятия у меня все нервы были в огне – с тех пор, как доктор Эссо одним махом вывалил из грузового отсека все бомбы про мою маму… и про меня саму. Колени все еще были как вермишель, и в те немногие моменты, когда в голове прояснялось, я с такой амплитудой моталась между надеждой и ужасом, что буквально не знала, куда поставить ногу.

Так, Риа, охолони, скомандовала я, глядя, как латунный ключ в руке третий раз промазывает мимо