Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

21 сентября 1916 года А. Д. Протопопов фактически запретил устраивать обширные собрания ВПК с приглашением на них посторонних лиц. Более того, на этих собраниях теперь могли присутствовать представители администрации и прекращать их, если они выходили из рамок непосредственных задач.

По большому счёту Николаю II нечего было опасаться разных заговорщиков и «реформаторов» в том случае, если бы ему была верна армия. Но как раз именно этот фактор и стал роковым и для Императора Николая II, и для монархии в целом.

И. Л. Солоневич метко подмечал, что «Государь Император допустил роковой недосмотр: поверил генералам Балку, Гурко и Хабалову. Именно этот роковой недосмотр и стал исходным пунктом Февральского дворцового переворота. Это предательство можно было бы поставить в укор Государю Императору: зачем он не предусмотрел? С совершенно такой же степенью логичности можно было бы поставить в упрек Цезарю: зачем он не предусмотрел Брута с его кинжалом?».

22 февраля 1917 г. Император Николай II выехал в Ставку из Царского Села. Причины этого последнего отъезда Государя в Ставку до сих остаются невыясненными. План весенней кампании был утверждён, обстановка на фронте — спокойной. 24 января Императором Николаем II был утверждён план весенней кампании 1917 года. Этот план предусматривал: «1. Нанесение главного удара из районов 11-й и 17-й армий в Львовском направлении. 2. Развитие в то же время наступления на Румынском фронте с целью разбить находящегося перед армиями противника и занятия Добруджи. 3. Ведение вспомогательных ударов на фронтах Западном и Северном. Собственной его императорского величества рукой написано: „Одобряю“ 24 января 1917 года».

Ставка предполагала повторить успех Луцкого прорыва. Эти надежды были вполне реалистичными. Положение русской армии на начало февраля 1917 г. было уверенным и прочным. В начале 1917 года в войска поступило артиллерийских орудий лёгких — 3983, тяжёлых — 560, траншейной артиллерии — 2297. Запас снарядов был обеспечен. В армию в достатке поставлялась колючая проволока, лопаты, топоры, кирки-мотыги. У союзников были запрошены 5 тыс. 200 самолетов. «Нет сомнений, — писал британский военный атташе генерал-майор А. Нокс, — если бы не развал национального единства в тылу, русская армия могла бы себя увенчать новой славной кампанией 1917 года».

Внезапное решение Государя выехать в Ставку оказалось полной неожиданностью даже для самого близкого его окружения. Флигель-адъютант полковник А. А. Мордвинов свидетельствовал, что «внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно, ввиду чего Государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку».

А. А. Мордвинов называл отъезд царя «неожиданным», В. Н. Воейков — «неподходящим». Император Николай II уезжал срочно, по причине какого-то важного дела. Накануне Государь выглядел расстроенным, обещав через несколько дней вернуться.

Вечером 21 февраля Император Николай II объяснил дворцовому коменданту Воейкову, что «на днях из Крыма вернулся генерал Алексеев, желающий с ним повидаться и переговорить по некоторым вопросам».

Из слов В. Н. Воейкова можно понять, что причина поспешного отъезда Николая II в Ставку заключалась в том, что генерал М. В. Алексеев настаивал на немедленном разговоре с ним. «Из имеющихся источников, — пишет Г. М. Катков, — неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии верховного главнокомандующего. В свете последующих событий отъезд императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшее бедствие».

На интересные выводы нас наталкивает ряд обстоятельств, предшествующих отъезду Государя.

4 января В. И. Гурко посетил М. В. Родзянко в Петрограде и заявил, что «если Думу распустят, то войска перестанут драться».

30 января 1917 г. охранное отделение сообщало в департамент полиции, что здоровье Алексеева настолько улучшилось, что его приезд в Ставку ожидается 8–10 февраля. Но Алексеев вернулся в Ставку только 17 февраля. 5 февраля 1917 года, не дожидаясь возвращения Алексеева, из Могилёва в Петроград выехал генерал Гурко.

Таким образом, в период с 5 по 17 февраля Ставка верховного главнокомандования оставалась фактически без руководителя. С точки зрения военных интересов это было, безусловно, отрицательным явлением. Но, как писал генерал А. А. Брусилов: «В Ставке, куда уже вернулся Алексеев было, очевидно, не до фронта. Подготовлялись великие события, опрокинувшие весь уклад русской жизни и уничтожившие и армию, которая была на фронте». Здесь следует сказать, что все свои действия Гурко согласовывал с Алексеевым.

13 февраля М. В. Родзянко информировал В. И. Гурко, что у него имеются достоверные сведения: «подготовлен переворот и совершит его чернь». Родзянко попросил генерала указать на это царю и добиться от него уступок оппозиции. На встрече с Николаем II Гурко выполнил просьбу Родзянко.

13 февраля Гурко был принят в Царском Селе Николаем II, который по поводу этой встречи оставил следующую дневниковую запись: «13 февраля. Начало Великого поста. С 10 час. [ов] принял: […] Гурко. Последний меня задержал настолько, что я опоздал вовсе к службе».

Что же такого сообщил Гурко царю, что заставило глубоко верующего Николая II в первый день Великого поста пропустить богослужение? Гурко убеждал Николая II ввести ответственное министерство, утверждая, что без этого пострадает «наше международное положение, отношение к нам союзников».

Для Николая II заявление Гурко было тревожным сигналом. Царь не мог не понимать, что Гурко выражал не просто своё личное мнение, а мнение определённой, и весьма влиятельной, военной группы. Это подтверждалось оперативными донесениями полиции и жандармерии, которые, конечно, были известны Николаю II. Так, 14 января 1917 года начальник Минского ГЖУ сообщал директору департамента полиции, что «есть версия, что войска под предводительством любимого ими великого князя Николая Николаевича произведут государственный переворот».

Непосредственным результатом встреч Гурко с Гучковым и союзными представителями стал фактический саботаж генералом приказов императора. Николай II приказал перевести в Петроград с фронта Гвардейский экипаж, но этот приказ был «не понят» генералом Гурко, и экипаж остался на фронте. Император Николай II вторично отдал приказ о переводе Гвардейского экипажа в Петроград, и Гурко вторично, под предлогом карантина, задержал его неподалеку от Царского Села. Только после третьего приказа императора Гвардейский экипаж прибыл в Царское Село. То же самое произошло и с уланами его величества. И. Л. Солоневич дал категоричную оценку причинам подобного поведения Гурко: «Это была измена. Заранее обдуманная и заранее спланированная».

Действия Гурко не были ни экспромтом, ни следствием его единоличной воли. Так, герцог С. Г. Лейхтенбергский уверил Гучкова, что приказ императора о переводе в Петроград с фронта четырёх надёжных полков гвардейской кавалерии не будет выполнен. Герцог объяснил это тем, что офицеры-фронтовики протестуют против этого перевода, говоря, что они не могут приказать своим солдатам стрелять в народ.