Сенека. Собрание сочинений - Луций Анней Сенека

не обязан за то, что получил, тот неблагодарен. Самая вещь может быть отнята у нас, но она оставила свои плоды и принесла свою пользу, а их мы можем потерять, только бесплодно тоскуя по утрате.

Помни также, что из всего того, что тебе кажется ужасным, нет ничего непреодолимого. Кое-что из этих ужасов уже преодолели раньше различные люди: Муций победил силу огня, Регул – креста, Сократ – яда, Рутилий – ссылки, Катон – смертоносного оружия. И мы можем победить кое-что. Напротив, то, что чернь считает славным и завидным, многими было презрено. Фабриций в качестве полководца презрел богатства, а в качестве цензора осудил их. Туберон, найдя, что бедность приличествует ему и Капитолию, устроил общественный пир на глиняной посуде и этим указал, что люди могут довольствоваться глиной, если сами боги не брезгуют ею. Секстий отклонил от себя почести, и хотя по своему рождению он должен бы был стремиться к общественным должностям, отказался принять от императора Юлия сенаторскую тогу, ибо отлично понимал, что то, что дается, может быть и отнято. И мы можем сделать нечто возвышенное; послужим и сами примером для других. Зачем отчаиваться? К чему унывать? То, что могло быть сделано однажды, может быть сделано и еще раз. Надо только усовершенствовать свою душу и следовать природным влечениям. Ведь страсти, страх и служение вещам свойственны только людям, уклонившимся от природы. Надо вернуться на истинный путь, надо вполне исправиться. И мы воспрянем духом, и тогда все бедствия, какие только могут случиться, будем переносить бодро и будем смело бороться с судьбой, говоря ей: «Тебе приходится иметь дело с мужем. Посмотрим, кто победит».

Письмо IC

Утешение в смерти сына

Посылаю тебе письмо, которое я написал Маруллу, узнав, что он слишком малодушно отнесся к смерти своего маленького сына. В письме этом я отступил от общепринятого обычая, так как я не считал нужным говорить мягко с тем, кто заслуживает скорее порицания, нежели утешения. Ибо можно быть снисходительным к человеку, пораженному тяжким горем, хотя бы он и не очень мужественно переносил свое несчастье: он успокоится, как только пройдет первое страдание. Напротив, тех, кто хочет сделать из своей скорби особого рода занятие, следует бранить и доказывать им, что сами слезы их нелепы.

Ты ждешь от меня утешений? Но получишь упреки. Так малодушно переносишь ты смерть ребенка! Что же ты будешь делать, если потеряешь друга? Ведь ты сам не знаешь, что вышло бы из твоего умершего сына. Он умер таким еще маленьким… Положительно, мы выискиваем себе причины горя и по пустякам жалуемся на судьбу, как будто она не доставляет нам достаточно действительных поводов к жалобам. А между тем, клянусь, я думал, что ты выкажешь себя мужчиной даже в случаях более серьезного бедствия, не то, что когда ты испытал только призрак горя, оплакиваемого более по обычаю. Из всех бедствий наибольшее – потерять любимого человека; но и в этом случае ты должен был бы более радоваться тому, что он все-таки был у тебя, чем печалиться по его утрате. Многие, однако, не способны соображать, какую пользу они извлекли, какую радость уже испытали. Скорбь в числе прочих зол заключает в себе еще и то, что она не только излишня, но и неблагодарна. Ведь разве с утратою друга погибли и плоды дружбы? Разве в течение стольких лет самой тесной связи, самого интимного сотрудничества ничего не было сделано? Разве вместе с другом ты теряешь и дружбу? Ведь если ты думаешь, что прежнее обладание не принесло тебе никакой пользы, то чего же плакать о потере? Поверь, большая часть того, что мы любим, остается у нас, хотя бы сами любимые нами и были отняты у нас судьбою. Прошедшее стало нашим, и притом именно потому, что оно прошло, оно вне всякой опасности. Надеясь на будущее, мы неблагодарны по отношению к прошедшему, тем более что и то, что будет, как только наступит, тотчас же станет прошедшим. Слишком мало ценит вещи тот, кто наслаждается ими только в настоящем. И в будущем, и в прошедшем они могут доставлять нам радость: в будущем – путем надежды, в прошедшем – через воспоминания. Но при этом первые могут не сбыться, вторые же не могут не быть. Не безумно ли отказываться от столь верного источника радостей? Успокоимся же на том, что мы усвоили себе, если только наш разум не представлял собой подобия воронки, через которую уходит все, что воспринимается.

Бесчисленны примеры отцов, похоронивших детей и прямо от погребального костра возвратившихся в сенат или к отправлению другой общественной должности. И это благоразумно. Во-первых, уже потому, что излишне печалиться, когда печалью ничему не поможешь; во-вторых, несправедливо жаловаться на то, что теперь случилось с одним, но ожидает и всех других людей; в-третьих, нелепо жаловаться, когда тот, кто скорбит, в таком скором времени последует за оплакиваемым. Итак, мы должны тем спокойнее переносить утраты, что и сами скоро последуем за умершими. Подумай о скоротечности времени. Вспомни о краткости того жизненного поля, через которое мы так быстро перебегаем. Посмотри, как люди следуют один за другим к одному и тому же конечному пункту, на небольших расстояниях, хотя бы на первый взгляд промежутки и казались значительными. Тот, кого ты считаешь погибшим, только послан перед тобой. Не нелепо ли оплакивать того, кто шел впереди тебя по одному с тобою пути? Никто ведь не плачет о том, что должно было случиться наверно; никто не плачет о том, чего не могло не быть. В самом деле, кто сокрушается о чьей-либо смерти, сокрушается о том, что умерший был человеком. Если же он не думал, что любимый им человек умрет, он сам себя обманывал. Всех нас связывает необходимое условие, что тот, кто родился, должен и умереть. Есть разница только в продолжительности жизни, но конец один и тот же. То же, что лежит между первым и последним днем жизни, различно и неопределенно. Если обращать внимание на горести, то жизнь покажется долгой даже для отрока; если же – на ее скоротечность, она коротка даже для старца. Нет ничего неопределеннее, обманчивее и изменчивее под влиянием внешних условий, чем жизнь. Все меняется и по велению судьбы переходит из одной крайности в другую, и при такой неверности земных вещей верна только смерть. И однако именно на нее, в которой никто не обманывается, все жалуются.

Но мальчик все-таки умер! А разве не то же случится и с тем, кто дожил до старости? Посмотри, каковы преимущества старика.