Почтенное общество - Доминик Манотти

В холле появляется африканское семейство и на некоторое время привлекает к себе внимание длинноволосого. Он даже приветственно машет рукой последнему вошедшему — чернокожий улыбается во весь рот.

Мишель тем временем подробно осматривает помещение. На стене за стойкой администратора поэтажные планы дома и расположения мастерских. На плане третьего этажа, справа, написано Мари-Лин.

— Говорю вам, она уехала. Не думаю, что вы найдете здесь что-то на свой вкус. Хорошего дня.

Полицейский несколько мгновений рассматривает самодовольное лицо лохматого, ему так и хочется дать парню в рожу, потом он кивает и выходит.

Улыбчивый чернокожий уединился в мастерской скульптора на втором этаже и делает вид, что любуется работами хозяина. В его кармане вибрирует мобильник.

SMS. От Мишеля. Третий этаж направо.

Жан поднимается на этаж выше. Три мастерских. Закрыта только одна: справа. На двери, в отличие от двух других, никакого указания фамилии художника.

Жан подходит, прикладывает ухо к двери: слышит радио, затем обрывок разговора. Жан прислушивается, но слова различить невозможно, впрочем и так понятно, что говорят мужчина и женщина. Жан быстро оглядывается. Никого. Снова прислушивается к разговору. За дверью что-то живо обсуждают, потом неожиданно звучит «нет!», а за ним — имя. Жюльен! Он там!

— Эта мастерская закрыта.

Жан вздрагивает, но раздавшийся у него за спиной голос, тоже женский, очень спокоен.

— Я хотел проверить. — Жан оборачивается, на лице доброжелательная мина. — А так как хочется увидеть все…

Художнице, заговорившей с ним, лет шестьдесят, она невысокая и, наверное, в молодости была очень хорошенькой.

— Тогда пойдемте со мной. Покажу свою мастерскую. Мое изобретение — живопись пигментами, полученными из спрессованных органических отходов.

Большой предвыборный митинг во дворце «Омниспорт» в Клермон-Ферране. В раздевалках устроена гримерная для кандидата и в соседнем помещении буфет, где под неусыпным оком господина Пату и под гул голосов, якобы обмениваясь информацией и мнениями, советники и приближенные журналисты поглощают канапе с фуа-гра и копченой семгой.

В гримерной перед хорошо освещенным зеркалом сидит Герен, приехавший сюда со своей личной гримершей, на шее у него белое полотенце, чтобы рубашка не запачкалась.

Соня, стоя за ним, наблюдает за происходящим.

В зеркале Герену видно ее внимательное лицо в мельчайших деталях; короткие реплики, указания, они с гримершей прекрасно друг друга понимают. «Слишком бледный, — говорит Соня, — нужно приподнять тон». — «Сегодня не идет», — отвечает гримерша. Он неодушевленный предмет в их руках.

Звонок личный засекреченный мобильный кандидата. Он бросает враждебный взгляд на Сонино отражение в зеркале, прерывает старания гримерши и подносит мобильный к уху. Это Элиза.

— Пьер?

— Да.

— Почему ты мне не перезвонил? Я оставила тебе несколько сообщений.

— Срочные дела.

— У меня тоже. Очень срочные. Он снова начал рыть.

— Кто?

— Парис. Он около полудня заходил в галерею.

— Зачем? — Герен внезапно начинает нервничать, он встает с кресла, начинает мерить комнату шагами. — Что он хотел?

— Не знаю. Пришел и, ни слова не говоря, ушел… — Пауза. — Он следит за нами и хочет, чтобы мы это знали.

Кандидат со всего размаху запускает мобильный телефон в зеркало, по поверхности которого бежит трещина; теперь удар ногой по креслу — оно задевает гримершу. Та падает. Герен срывает с себя белое полотенце, бросает его в лицо жене и вопит:

— Мне опротивело! Слышишь, дрянь, мне все это опротивело!

Соня спешит в буфет, знаком подзывает Пату, закрывает за ним дверь. Вдвоем они поднимают гримершу, ставят кресло на место, усаживают в него Герена.

Соня роется в сумке, находит флакон с пилюлями, наливает стакан воды и протягивает его Герену.

— Хватит меня травить! — Герен переворачивает стакан вверх дном.

Пату принимается шепотом уговаривать его.

— В зале полно народу, — тянет он. — Там тысячи, они ждут тебя, это наш лучший митинг, осталось всего десять дней…

Герен медленно успокаивается, закрывает глаза, несколько раз глубоко вздыхает, встает, поправляет пиджак перед разбитым зеркалом:

— Пошли!

Пату посылает Соне озабоченный взгляд, та в ответ только пожимает плечами.

Когда Герен появляется в зале, все встают. Овация. Но зал в ответ не получает ни улыбки, ни приветствия. Он всходит на трибуну, и тут зал начинает раскачиваться, Герен вцепляется в трибуну, чтобы не упасть, старается сосредоточить взгляд на первом ряду, но ничего не выходит. Секунды проходят, но он, смертельно бледный, так и не может открыть рта.

Публика замолкает, понимая, что ритуал не соблюдается; собравшиеся начинают волноваться и не находят объяснения происходящему.

Наконец кандидату удается исторгнуть из себя какие-то слова:

— Мы — лагерь народа, находящегося в развитии… — Сначала ничего не слышно. Но взгляд кандидата проясняется. Теперь он ясно видит перед собой первый ряд: вот невысокая молодая женщина в очках. В очках… Сознание наконец возвращается к нему. — Я хочу вместе с вами, благодаря вам, построить сильную Францию. — Голос набирает силу. — Создать рабочие места, построить квартиры. Я хочу, чтобы рабочий человек мог жить своим трудом, я хочу дать шанс ребенку из бедной семьи… — Перед собравшимися вновь трибун.

В глубине зала Пату страстно целует руку Соне.

Сефрон приезжает в Виль д’Авре уже после часа ночи. Не изменяя строгим правилам, она ставит машину на тихой улочке в центре города и пешком добирается до ворот роскошного владения, земли которого простираются до вершины холма, возвышающегося над городом, — столетние деревья тут весьма хитроумно соседствуют с лужайками и цветочными клумбами.

Вытаскивая ключ из кармана и открывая небольшую калитку рядом с воротами, Сефрон на мгновение забывает об убийстве Субиза — о том, что о нем говорят, и возможных последствиях. Приятно забыть об этом хоть на минуту.

Она шагает по тропинке, бегущей в тени деревьев, доходит до большого особняка девятнадцатого века, представляющего собой центр панорамы. Свет не горит нигде, кроме одного окна на втором этаже. Наверное, ночник в комнате старухи-хозяйки этих мест. И это единственное тусклое пятно света делает особняк еще более печальным и заброшенным.

Сефрон огибает дом, держась в тени деревьев и стараясь ступать так тихо, чтобы гравий не заскрипел под подошвами ее туфель. Когда она приезжала сюда раньше, ее все очень забавляло: легкий аромат нарушения закона, хотя опасность и не была велика, напоминал ей детские игры, когда с бьющимся сердцем она приближалась ползком в высокой траве к ждущим своего освобождения узникам.