Дом малых теней - Адам Нэвилл

— Извините, я…

— Вон тот нож был его любимым. Он всегда носил его с собой. Тесак для резки костей.

Кэтрин задержала дыхание. Голова кружилась, силы были на исходе, она едва ли не дрожала.

— Сад. Можно выйти? В какую сторону…

— Но вы еще не посмотрели остальные ножи и набор шил! Диагональные резаки были сделаны по его чертежам, спецзаказом в Бирмингеме. Они были приспособлены для самых маленьких костей. Как еще, по-вашему, ему удалось бы сделать так много крыс?

Тонкое и бледное лицо Эдит пылало в поистине эйфорическом порыве. Зрение Кэтрин поплыло, перед глазами стали вспыхивать маленькие точечки. Она попыталась обойти инвалидное кресло хозяйки, но оно преграждало путь, заполонив весь дверной проем. Какая-то тень мелькнула в маленьком окне, будто кто-то снаружи наклонился и заглянул внутрь. Возможно, просто галлюцинация. Предобморочная. Вонь забирала у нее дыхание.

— В другой раз, Эдит, — просипела Кэтрин.

Голос старухи доносился будто бы с большого расстояния, а потом вдруг бил прямо по ушам, как если бы на Кэтрин вдруг надели мощные наушники.

— Смотрите, смотрите же. Вот это — уховертки. Похожи на кусачки ювелира, но разница в том, что раскрываются они в другую сторону. С их помощью он работал над крысиными ушами. Представляете, сколько терпения требовалось, дорогуша? А, вы же еще иголок не видели! Разве вам не нужно их сфотографировать? Трехгранные для тонких шкур, а для тех, что потолще — хирургические. И еще вот эти, изогнутые… Дорогуша, да вы ведь даже не смотрите!

— Мне… плохо. Прошу вас. — Ноги Кэтрин подломились, она споткнулась о большую оцинкованную стальную ванну и схватилась обеими руками за ее борт, чтобы не свалиться.

— Осторожнее! Не наваливайтесь на нее!

Закрытое окно, цепи, свисающие с дубильных стеллажей, желтые зубы Эдит за вялыми червяками ее губ, ложки для выскабливания мозгов — все это плыло перед ее меркнущим взглядом. Кэтрин наклонила голову над ванной.

— В ней были галлоны этанола, дорогая. Она и сейчас ядовита. Там дядя мариновал…

Остальное она не услышала — слова Эдит заглушил плеск полупереваренной овсянки и копченой рыбы, поданных Мод за завтраком, о тонкий листовой металл.

Где-то там, за пределами ее слепоты и сдавленного дыхания, далеко за гранью паники, отчаяния и отвращения к самой себе, отвратительно зазвенел колокольчик Эдит — дьявольски близко к ее страдающим ушам. И Кэтрин искренне взмолилась Богу, прося, чтобы этот ужасный звук смолк, смолк, смолк.

Иссиня-черные небеса давили на землю гневным грузом, как будто грядущая ночь прильнула к полотну дневного летнего неба и местами уже прорывалась наружу. Вот оно, истинное затишье перед бурей. В случайных просветах в живой изгороди Кэтрин мельком видела луга и мерцавшее над их розовато-желтым цветением густое марево.

Но чем дальше от нее оставался Красный Дом, тем сильнее прояснялись ее рассудок и чувства. Измождение и тошнота, что переполняли ее в мастерской Мэйсона, рассеялись. Она вобрала в себя ароматный воздух и поняла, что хочет пить.

Красному «мини» она обрадовалась, как родному, после долгих лет жизни в среде враждебно настроенных чужаков. Через окошко автомобиля она углядела на приборной доске карту, солнцезащитные очки, жевательную резинку и ключ в замке зажигания. Какое все было современное и милое сердцу! Кэтрин еле-еле сдержала порыв запрыгнуть в машину и вернуться в привычный ей мир.

Ужасная химическая вонь напомнила о себе. Запах гнили запутался в волосах, осел на ее коже, забился в складки одежды. Даже здесь, на улице, Кэтрин воняла Красным Домом и его безумием. Мысль о том, что этот запах никогда больше не покинет ее, повергла ее в панику. Вот бы ветер унес эту мерзость прочь. Но нет же, как назло воздух здесь едва двигался — она почти всегда заставала здесь полнейшее безветрие. Тяжелый, вовлеченный в вечный сон Красного Дома ветерок будто ждал, когда навек оставившие его силы вернутся вновь, прозябая вяло и безнадежно.

Чем дольше она вглядывалась в необъятное индиго небес и луговой простор трав, что доставали ей до самого пояса, тем сильнее чувствовала себя слишком заметной, притом столь незначительной, чуждой и беззащитной, что хотелось плакать. Физическая свобода от Красного Дома заставила ее вновь задуматься о том, стоит ли возвращаться под его мрачные своды. Там ею попросту манипулировали. Совали под нос какие-то ужасы и богохульства. За пределами этого скопления острых шпилей и нагромождения убийственно-красных стен вся великая наука Мэйсона и его полубезумной старухи-хранительницы не имела ни смысла, ни толка, ни применения.

Кэтрин вдруг воспылала ненавистью к старухам. Они ведь стращали ее совершенно умышленно! Все, что она пережила, было умным образом подстроено, сомневаться тут не в чем. Даже Эдит, извечно-чопорная и неуживчивая, отреагировала предельно спокойно — ну разве это не выдает обманщицу с головой? Как можно быть настолько подлыми в таких-то почтенных летах?

Опорожняя завтрак в цинковую ванну в той ужасной комнатке с окном, облепленным мухами, она думала о том, сколь несчастлива ее судьба. Старые обиды и разочарования шли к ней огромной чередой, но за что ей все это? Все происходящее с ней задевало ее на личном уровне и выглядело предписанным, если не неизбежным. Либо мир был жесток, либо она как-то навлекла на себя его гнев. В том, какой из двух этих вариантов верен, Кэтрин никогда не была уверена.

А может быть, Мод и Эдит попросту утратили способность вести себя как-то иначе и тем самым насылали на нее без умысла паранойю и беспокойство. Трудно было сказать что-то наверняка. Здесь безумец погонял безумца.

Эдит не хотела отпускать ее наружу. Просила, чтобы Кэтрин осталась в доме и, как она выразилась, «сопровождала» ее в душную гостиную, забитую резвящимися чучелами. Эдит просто-напросто хотела запечатать ее внутри, как еще одну куклу, угодившую в коллекцию. Нам нужно сделать примерку, дорогая моя. Нет времени для прогулок. О чем это она вообще говорила — «сделать примерку»? Борясь с дурнотой, Кэтрин так и не удосужилась спросить.

Да и смотр грядет! Вы должны быть готовы к нему. Смотр лишь один раз в году.

Спеша выбраться на свежий воздух, Кэтрин не спросила и об этом. Ей просто хотелось побыстрее избавиться от этих идеологических силков Эдит и Красного Дома, в которых все ее мысли надлежало извратить, а все порывы — раздавить. Отвергнутая настоящим, Кэтрин и в мире старья места не находила — рак-отшельник в своей ракушке, и только. Невинная скупка антиквариата обернулась чем-то совершенно незапланированным, и ныне ей казалось, что неведомая сила оттягивает ее назад, к чему-то, что она не могла никак назвать, к чему-то, что следовало бы увидеть, прежде чем дать ему завладеть тобой.

Хватит думать об этом. Хватит! Хватит.

Кэтрин прижала пальцы к вискам. Мысли кое-как замедлились. Увы, она была сверх всякой меры чувствительна к таким вещам. Представляла собой образец параноика — и с этим надо было как-то жить. Нужно было возобновлять все эти ритуалы, называемые психологами когнитивно-поведенческой терапией, чтобы выполоть из мозгов семена, что выросли в вымученно-запутанные теории заговора, обвившие ее сознание. Нужно было как-то идти вперед, как-то выживать. Предательство Майка подкосило ее, даже жуткие трансы вернулись. Вот и вся причина ее нынешних бед. Нельзя, чтобы еще и работа донимала ее. В случае проигрыша ни она, ни Леонард ничего не получат.