Рекрут - Алексей Рудаков

Сразу две жабы переворачиваются кверху брюхом, задирая к небу перемазанные кровью ошмётки лап. Их агония коротка – взрык пулемёта разрывает подранков в клочья, но стоит стрелку выцелить соседних, как тяжёлые пули немедленно уходят в рикошет, лишь вбивая жаб в мягкий грунт.

Стреляю, мне кажется, что попадаю, но Удача уже отвернулась прочь – ни одного белого брюха не вижу.

Кто-то дёргает за рукав, а затем, с силой тянет вниз. Приседаю, приваливаясь спиной к стенке траншеи. Напротив, на корточках, сидит пожилой боец.

– Отходим! – Кричит он, приблизив своё лицо ко мне: – Старшина приказал! Слышишь?

– Слышу, слышу, – порываюсь встать, но дед держит меня крепко:

– Куда ты! Здесь без шансов! За мной давай, понял?

Киваю.

Пригибаясь мы бежим по извилистому, карабкающемуся вверх, ходу. Несколько раз падаю и дед, словно у него глаза на затылке, каждый раз останавливается, помогая мне подняться на ноги.

Добрались?

Боец, отступив в сторону, вталкивает меня в траншею. Сил хватает только чтобы отползти от входа и привалиться к стенке, глотая воздух широко раскрытым ртом.

– Что, парень, хреново? – В его руках появляется открытая фляга. Жадно, едва не захлёбываясь, глотаю холодную воду.

– Это тебе не в тёплой кабинке сидеть, – усмехается он в усы: – Ну всё, всё. Хватит, – отбирает он флягу: – Остальные тоже пить хотят.

Странно, но дед не выглядит ни усталым, ни запыхавшимся, словно не было боя и забега вверх по склону.

– А вы… Как? – Спрашиваю, не сдержав любопытства, но он только отмахивается:

– Это ерунда, сынок. Вот, помнится, во времена Первой это было. Мы тогда…

– Отставить базар! – Выскочивший из-за поворота траншеи Лазарь приседает, одновременно указывая на бруствер. Каски на нём нет и ветер бросает на перемазанное грязью лицо светлую прядь волос.

– К бою, мужики! Сейчас снова попрут. Держаться!

* * *

Удача, эта капризная дама, прежде благоволившая нашему противнику, напрочь изменила свой настрой, стоило тому начать свой путь вверх по склону.

Впрочем, я вполне допускаю, что нам на помощь пришла другая, не менее сильная воительница, имя которой – Природа. Ведь одно дело плескаться в воде, принимающей на себя всю тяжесть массивной тушки, и совсем иное, кода твоё тело, лишенное такой заботливой поддержки, расползается блином по поверхности, прижатое гравитацией планеты. Тут и прыжки, так любимые нашими противниками, выходят кое-как, вынуждая тех ползти, сберегая силы. Ещё хуже дела обстоят, когда впереди оказывается любая возвышенность, отнимавшая у жаб львиную долю сил. Про лес я и вовсе промолчу – о каких прыжках может идти речь, когда кругом частокол стволов, готовых воткнуть в тело неразумного почитателя Удачи острый сук, или, как минимум, хлестнуть веткой по выпученным глазам, ослепляя торопыгу.

* * *

Так произошло и сейчас.

Резвая, полная прыжков, атака жаб, превратилась в медленное наползание их тел на нашу позицию. И, хочу сказать, мы сполна воспользовались представившимся нам шансом.

Остатки батальона, наверх ушло не более двух десятков уцелевших, гвоздили притихших жаб плотным огнём. Плевать, что их броня держит. Плевать! За нас – Удача, Природа и Теория Больших Чисел. Плотный огонь, который мы вели вниз по склону, дал свой результат. Прижатые к земле жабы едва ползли, не рискуя приподнять голову, они несли потери, поражаемые пусть одним выстрелом из ста, но главное – гибли, гибли и гибли.

Вот только два фактора омрачали мой победный настрой.

Первый – их было слишком много и второй – патроны. Наш отчаянный огонь, приносивший хоть малые, но плоды, начал стихать уже спустя десяток минут, исчерпав даже те, резервные, запасы, которые приготовил на второй линии предусмотрительный старшина. Плотная стена нашего огня сначала дала трещину, затем распалась на отдельные колонны, а ещё минутами позже и вовсе практически стихла, лишь время от времени беспокоя противника отдельными прицельными выстрелами.

* * *

– Ну что, лётчик, – повернувшийся ко мне дед, принялся прилаживать к своему карабину длинный штык: – Ты, я слыхал, в штурмовые ходил?

– Было дело, – киваю, одновременно оглядываясь по сторонам в поисках оружия. Патронов нет и мои пистолеты сейчас годятся лишь на роль дубинок. А много ли ими навоюешь против бронированной твари? Если только по глазам попасть, да и то – вряд ли. Так жаба и даст себя подранить.

– Лопату возьми, – он протягивает мне короткую сапёрную лопатку: – Как бошку приподнимет – руби! Повезёт – глотку разрубишь.

– Угу, – киваю, взвешивая в руке лопатку.

– Не дрейфь, парень, – жмурится дед: – Это всё ща быстро закончится. Вот они подойдут, затем прыгнут, а мы их отсюда, – он потыкал вверх штыком: – Прямо в брюхо. Отобьёмся, впервой, что ли?

– Это точно, – чуть привстав, выглядываю из-за бруствера и немедленно падаю на дно траншеи. Там, внизу, всего в нескольких метрах ниже, меня встречает холодный взгляд чужаков, подобравшихся уже почти вплотную.

– Близко? – Старик напрягается, готовясь ткнуть штыком вверх.

– Рядом, – отвожу руку для удара.

– Штурмовики! Наши! – Кричит боец, выскочив из траншеи. В пару прыжков оказавшись около флага, он срывает с головы шлем, принимаясь размахивать им в воздухе. Я мигом узнаю его – это он докладывал старшине о радио из штаба и именно он передал мне пару пистолетов, отправивших на тот свет нескольких жаб.

– Штурмовики! Наши! Не бросили! – Замерев, он указывает на три чёрные точки, пикирующие на нас.

– Ложись, дурашка! Ложись! – Вскочивший на ноги дед машет винтовкой, но поздно – воздух вокруг бойца вскипает от множества синих лучей, а ещё секундами спустя, на кишащий жабами склон обрушивается лавина огня, перепахивая его до основания.

* * *

Пилоты работают идеально – рваная граница перепаханной земли проходит в считанных метрах от края траншеи. Задрав голову и сжав кулаки наблюдаю за тройкой машин.

Взмыв свечой вверх, штурмовики закладывают мёртвую петлю, слаженно разворачиваясь перед выходом из неё. На сей раз разрывы ложатся по тому месту, где совсем недавно тянулась ломаная линия первой траншеи. Их попадания перемалывают в пыль как жаб, ищущих спасения в болоте, так и тела наших бойцов, оставленных на поле боя.

Новый разворот и огненный дождь обрушивается на поверхность болота, так неудачно приютившего наших врагов. Поверхность вскипает, выбрасывая вслед штурмовикам столбы пара, но я больше не смотрю туда. Сняв шлем, я смотрю на вершину холма, где чадя догорает красное полотнище флага, древко которого обнимает мёртвый боец, с дымящейся дырой посреди груди.

– Что загрустил, летун? – Старый боец, на лице которого широкая улыбка приподнимает усы, отщёлкивает штык: – Ну убили, обычное дело. Ща он, поди, уже с сестричками любезничает, – подмигивает он мне: – Ты вот что смотри, – разворачивает он меня в сторону от холма, где ревя моторами садится один из штурмовиков, оставив двух других нарезать круги в воздухе над нами.