Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

– Для меня это не имеет значения, мой папа возглавляет нефтяную компанию! – и великолепно презрительная улыбка почти полностью добила меня.

По ее глазам было заметно, что она давно уже привыкла к тому, что ей все достается легко.

– Но у меня жена беременна, беременна и больна, – всхлипнул я, закрывая лицо руками.

– Так я тебе и поверила, козел плешивый!

И почему она меня так назвала, ведь у меня хоть и седая, но еще вполне густая и кудрявая шевелюра?

– Можно я пойду домой?! – я жалобно посмотрел на нее, пытаясь в ее лице поймать хоть каплю сострадания.

– Без меня ты никуда не пойдешь! – она глядела на меня в упор хищно озлобленным взглядом, часто покусывая нижнюю губу зубами до крови.

– Кажется, у меня сердце болит, – я схватился рукой за сердце и прикрыл глаза, хотя на самом деле, мое сердце работало как реактивный мотор.

Подглядывая за ней из-под ресниц, я увидел, как она набирает по телефону чей-то номер.

– Вообще-то немного отпустило, – раскрыл я глаза, и встал с пола, уже одеваясь.

Глядя на меня, она тоже стала быстро одеваться. Было ощущение, что она показывала мне гнусную рожу, хотя рожу хорошо мне знакомую, и мало чем отличающуюся от моей собственной рожи!

– Может, выпьем! – предложил я.

– Было бы совсем неплохо! – хихикнула она и тут же сделала звонок в гостиничный ресторан.

Я глядел на нее со стороны и думал.

Несмотря на свой юный возраст, она вела себя на удивление решительно и хладнокровно, как будто у нее за плечами был богатый жизненный опыт, или она только желала показаться мне такой зрелой женщиной.

Главной же моей идеей была мысль подпоить ее вином и сбежать. Все равно, ни имени моего, ни адреса она не знала, и вряд ли я когда-нибудь ее еще увижу.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.

– О том, как бы поскорее напиться и улечься с тобой в постель!

– Я заказала нам «Мартини» с ананасами!

– У тебя недурной вкус!

– А то! – она смеялась, радуясь моей похвале, как ребенок.

Я же разглядывал ее как жертву чудовищной эмансипации.

Одетая в страшно истертые джинсы и темный свитер, она никак не походила на дочь нефтяного магната, только пирсинг на пупке и татуировка на левой ягодице в виде змеи, хватающей свой собственный хвост, да необычная розовая стрижка, выполненная шахматными квадратами еще как-то могла свидетельствовать об неординарности ее чудного поведения…

Через час мы действительно напились «Мартини» и улеглись в постель. Как девочка только что почувствовавшая вкус любви, она в постели была потрясающе ненасытна!

Впрочем, картина нашей совокупности сама по себе может потрясти любого невинного зрителя.

Все же эту девочку нельзя забыть. Ее можно помнить как вечный прототип Мнемозины, только превратившийся из Мнемозины-жертвы в Мнемозину-покровителя. Нежнейшая глубина ее тела, как и благородный овал лица, все в ней необычайно тонко совпадало с ритмом нашего движения вокруг любовной оси, оси Рождения и Смерти.

– Я люблю тебя, – прошептала она, и, вскрикнув, поцеловала меня, кусая с безумством мои губы. Ее необычайно толстые губы притягивают в самую сердцевину ее души, ее голоса…

В ее объятиях я становлюсь органом в органе, я ощущаю учащенный пульс ее матки, ее округлость вырастает как цветок, щедро поливаемый водою… Семя как вода, струится по контурам нашего с ней исчезновения… Она пытается заслонить собой Мнемозину, но всего лишь на один волшебный миг ей это удается.

У каждого своя красота, и через ее губы, ее плоть в меня входит ее красота, я ощущаю ее вкус, цвет, движение, звук, нежность и всё…

Она действительно перепила «Мартини» и крепко уснула, а я переписал номер ее сотового телефона, взял в руки свою одежду и тихо на цыпочках вышел из комнаты.

Удивленная администраторша с явным презрением взирала на меня, стоящего в трусах и стыдливо одевающегося у нее на глазах в коридоре.

– Вы другого места себе не нашли?! – возмутилась она.

– В других местах рождаются проблемы, – вздохнул я, и кое-как, выдержав ее нервический взгляд, и подтянув у себя на шее красный шелковый галстук, спокойно прошествовал по коридору к лифту.

Кругом уже расстилался розоватый призрак рассвета.

Свежий ветер отрезвлял меня, и что-то еще недосказанное и недовершенное благоговейно трепетало во мне, будто я в этих розовых сумерках сумел наконец-таки разглядеть облик нашего великого Творца, а заодно с ним и наше непорочное зачатие, от которого так упрямо открещивались иудеи и мусульмане… И все остальные, кто не видел в женщине чуда…

Мой уход из гостиницы напомнил мне исход евреев из Египта, а потом уже из СССР.

– Почему-то всегда там, откуда уходили евреи, гибла или портилась цивилизация! Возможно, они несли вместе с собой какое-то проклятие! Может, поэтому нас так нигде и не любят?!

– Чушь собачья! – сказал Борька Финкельсон. К нему я явился, как в старые добрые времена, с бутылкой дешевого портвейна, вроде как напомнить о нашем веселом прошлом.

Борис нянчил сына один. Его маленький Фима ползал по полу как маленький толстый медвежонок. Люба была в гостях у своей матери. На этот раз он более внимательно отнесся к моему рассказу о моих семейных проблемах.

– Быть беременной и симулировать безумие, да еще склонять к этому своих родителей, – покачал головой Борис, – для этого надо очень сильно ненавидеть тебя! Правда, как говорят, от любви до ненависти один шаг! Так, что дерзай! Дерзай!

– Чего дерзать-то?! – не понял я.

– Для человека ничего невозможного не существует, существуют только препятствия для проникновения вглубь! – Борис чокнулся со мной, и мы выпили наш старый любимый портвейн «777».

– А в той глубине любая ложь может оказаться правдой! – продолжил свою задумчивую речь Борис, но в это время Фима заорал как резаный!

– Обоссался! – спустился на землю Борис, и присев на корточки, стал менять своему Фиме памперсы.

Фима продолжал орать от ощущения своей мочи как от чего-то невероятного, но когда Борис все поменял, опять затих и с любопытством стал ползать, разглядывая и хватая в руки все, что ему попадалось на глаза.

– В общем, тебе надо возвращаться домой и делать вид, что ничего не случилось, – вздохнул Боря, наливая «777» по полному стакану. – Конечно, твоя невозмутимость только прибавит ненависти твоей Мнемозине, но когда-нибудь она сама устанет от своей ненависти и сдастся! А родителей ее гони в шею! Есть у них дом в Подмосковье, пусть они там и живут! И не лезут не в свои дела!