Проклятие Стравинского - Валерия Леман

– Я понимаю, о чем вы говорите – да, формально я ни в чем перед племянником не виноват. У каждого из нас была своя жизнь, а Пьер слишком часто задирал нос и не слишком считался с чьим-либо мнением, включая мое. И все-таки…

Он перевел задумчивый взгляд на меня.

– И все-таки, согласитесь, когда сталкиваешься со смертью, многое пересматриваешь заново. Я столько раз отмахивался от Пьера, не выслушивал до конца его реплик, прерывая на середине…

Он вздохнул и покачал головой.

– Сегодня я был в морге на официальном опознании тела. Это ужасно! Он казался совсем юным, моложе своих восемнадцати лет. И эти черные губы! Мне чуть не стало плохо. Бедняга Пьер…

Я сочувственно кивнул, улыбаясь нотариусу с нотой поддержки.

– Жаль парня, но мы ничем не можем ему помочь. Он сам сделал свой выбор. Ведь, судя по всему, Пьер увидел того, кто убил его предшественника – Алекса Мону, и, возможно, попытался шантажировать убийцу.

Саша кивнул.

– Примерно то же самое говорил мне сегодня и полицейский. Он также интересовался, не упоминал ли что-то в этом плане Пьер при разговоре со мной в последний день. Вот тут я и ощутил свою вину. Я попросту вспомнил последний день нашего общения, когда Пьер дважды звонил мне, пытался что-то сказать, а я дважды прерывал его с первых же слов: «Извини, Пьер, мне сейчас некогда!»

Это уже что-то: выходит, Пьер все-таки хотел поделиться своими сведениями с дядей Сашей!

– А вы не могли бы полностью повторить реплики Пьера? Что конкретно он вам говорил?

Саша в очередной раз глубоко вздохнул, пожав плечами.

– Это было утром, в девять часов, я как раз принимал важного клиента в конторе. Пьер позвонил и, как всегда, забыв меня поприветствовать, затараторил: «Дядя Саша, мне крайне необходим ваш совет…» Тут я перебил его: «Пьер, перезвони мне после обеда, сейчас я не могу говорить». Я дал отбой, но он тут же вновь перезвонил: «Послушайте, дядя Саша, это вопрос жизни и…» Я просто сбросил его, ощущая немыслимое раздражение, даже злость на мальчишку: ведь я сказал ему, что занят, а он лезет со своими «жизненно важными» вопросами!

Я задумался. Если утром в понедельник, за несколько часов до смерти, Пьер звонил своему дяде, значит, парень, несмотря на свою извечную самоуверенность, на этот раз до конца не был уверен в правильности своего решения. Вряд ли, конечно, он посоветовался бы с Сашей насчет того, требовать ему с убийцы выкуп или просто сдать его в полицию. Но кто знает!..

– А в дни убийств он вам ничего любопытного или, скажем так, не совсем обычного не говорил?

Саша обреченно пожал плечами.

– После того как вы вчера сообщили мне эту новость, я долго не мог уснуть, пытался вспомнить каждую мелочь, каждое слово Пьера из нашего общения в последние дни… Все бесполезно – ничего такого не пришло мне на память. Он бесконечно повторял, что станет лучшим танцовщиком фестиваля, всячески поносил Алекса Мону, а вот про Савелия я от него не услышал ни единого отклика. Вот и все! Единственное, что может каким-то образом объяснить поведение Пьера: последнее время он очень хотел отправиться в Америку. Кто-то рассказал ему о некой необычной балетной труппе в Нью-Йорке, и мальчишка загорелся идеей пройти отборочный конкурс и стать танцовщиком той самой труппы. Вот и все…

Этот день завершился чрезвычайно тихо и мирно: дождь к вечеру утих, но небо до самого конца так и было затянуто черными облаками, а потому стемнело рано. На этот раз мы с семейством Венсе ужинали в кухне, ограничившись лишь открытой дверью на каменную террасу, с наслаждением вдыхая волнующий кровь озон.

Под финиш ужина, когда Мари рассказывала о своих забавных учениках и их каверзах, мне позвонил комиссар Криссуа.

– Извините, что нарушаю ваш мирный вечер, – сказал он. – У меня совсем маленький вопрос: сегодня в течение всего дня вам нигде не встречался Жак Мюре?

Я нахмурился.

– Нигде его не встречал. Выходит, его телефон до сих пор не отвечает?

– В настоящий момент его телефон отключен, – усмехнулся комиссар. – И хозяина до сих пор нет дома, что усложняет дело: даже с ордером на руках мы не можем проводить обыск, потому как не имеем права проникать в дом без ведома хозяина. Что ж, придется принимать кардинальные меры.

Как хотите, но после этих вестей мне в очередной раз припомнился мой сегодняшний сон, и я четко и ясно увидел Жака где-нибудь на диванчике в его собственном запертом доме, с блаженной улыбкой на черных губах. Неужели мой сон – в руку, и он действительно таким образом попытался избежать наказания? Четвертая доза «Волшебного сна»…

В двух словах я сообщил суть звонка комиссара Мари и Паскалю. Мари пораженно охнула, а Паскаль покачал головой.

– Вы знаете, все эти убийства ужасны в первую очередь потому, что разрушают гармонию жизни. Посмотрите: чудесный вечер, аромат дождя, а мы с вами, как и все последние дни, вновь возвращаемся к теме убийств…

Паскаль перевел взгляд с Мари на меня и поправил очки, неожиданно бодро улыбнувшись.

– А вы знаете, Ален, ведь завтра – среда, в школе, где работает мама, это выходной день для самостоятельных занятий детей. Я тоже могу взять выходной в среду. Стало быть, готовьтесь: завтра мы подготовим вам чудесный сюрприз – так сказать, для восстановления доброго имени Швейцарии!

После этого они с Мари с таинственным видом удалились в гостиную для, как они это назвали, «делового совещания», а я поднялся к себе и тихо и мирно задремал в кресле у окна. Ближе к десяти вечера вернулась с женевского корпоратива веселая, слегка хмельная Соня, без зазрения совести растормошив меня от дремы и подхватив в веселое кружение танца…

Словом, этот день завершился очень даже замечательно: Соня тайком спустилась в кухню, похитив из бара семейства Венсе бутылочку красненького, которую мы с ней и «раздавили» на ночь глядя, устроив себе потрясающую вакханалию и ближе к полуночи уснув крепким сном без снов и видений.

Следующий день начался для меня необычно рано, но зато приятно: роль очаровательного будильника в очередной раз исполнила лично для меня Соня, используя для того поначалу самые нежные поцелуи и ласковые похлопывания по плечам, моей бойцовской груди и пятой точке.

– Подъем, дорогой, подъем, хватит дрыхнуть! Ведь в конце концов это я вчера отрывалась да гуляла, а ты мирно дрых дома. Ну-ка, открывай глазки: сначала левый, затем – правый!..

«Будильник» заработал едва ли не в восемь утра, когда ни один из моих глазиков ни в какую не желал открываться. Но Соня была на редкость настойчива, перейдя от ласк к активному щекотанию, прекрасно зная, что бедняга Ален патологически не переносит щекотки. Щекотка сопровождалась срыванием одеяла и заливистым смехом. Сами понимаете, мне не оставалось ничего, кроме как застонать и в конце концов попытаться принять вертикальное положение.