Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

class="p1">Казаки, видя, что против них встали все на Земском соборе, быстро сменили кандидатуру.

– Тогда мы предлагаем Голицына! – выскочил вперёд чернявый казак с крючковатым носом, похожий на турка.

– Голицына давай! Голицына! – закричали теперь казаки, подбадривая и этого, с крючковатым носом.

– Какого такого Голицына?! – возмутился Морозов. – Ты говори ясней! – ткнул он пальцем в сторону носатого.

– Как какого – Ивана! – недоуменно вгляделся в него тот. – Мы что – не знаем разве, что Василий-то в крепях у Сигизмунда!.. Эх-х ты-ы! А ещё боярин! – презрительно сплюнул он на пол.

– Голицына дава-ай! Голицына-а! – кричали между тем казаки.

Поставили и эту кандидатуру на голосование.

– Да он же сидел под стражей у Струся в Кремле! – закричал кто-то из рядов земцев. – И невесть что там делал с поляками-то! Может, изменничал!..

Это известие, провоцирующее, смутило многих земцев. И Голицына прокатили они, земские выборные из разных городов.

Среди бояр зашевелился и попросил слово Фёдор Шереметев, ему дали. Он встал с лавки.

– Товарищи, – обратился он к собору, – я выскажу своё мнение. А если позволят, то и от Боярской думы… Да-да! – поднял он вверх руку, когда в задних рядах дворян и казаков раздались выкрики, что Боярской думы сейчас нет. – Сейчас она есть! А какой будет – зависит от вас! От того, кого выберем в государи!.. Мы не имели никакого счастья с бывшими ранее великими князьями из наших-то, природных!..

– Кто не имел?! – послышался истошный вопль. – Вы – бояре? Так вы же на поляков всё глядели! Там такие, как вы, самовластвуют! Народ грабят, как и вы! И вы тоже хотите сами всегда править! За наживу свою лишь стоите! Иноземца зовёте! Тому же иноземцу ради своей корысти мать родную продадите! У народа же один защитник – государь!..

Дело принимало нежелательный оборот.

И Пожарский насторожился, стал собранным, как обычно бывало перед сложной нелёгкой задачей. Вот-вот всё скатится к склокам, затем может быть и драка. И всё пойдёт не туда, когда прольется кровь. И всё из-за казаков… Так думал он. Он не любил казаков. Подчиняясь воле государя, служа ей, считая себя государевым человеком, он не терпел беспорядка, что всегда несли с собой казаки.

– Предлагаю принять решение! – продолжил Шереметев, несмотря на крики. – Не избирать никого из наших, из своих! Ни из бояр, ни из князей!..

Ему снова не дали договорить те же крики со стороны казацких атаманов.

Но он был крепче, выдержаннее Морозова, настаивал на своём.

– Я зачитаю по этому поводу письмо митрополита Филарета! – начал он. – Он сейчас в плену, пишет, что не видит никого из своих, кто мог бы быть государём на Московском государстве! Сам же он признает государём только Владислава, которому целовал крест здесь, в Москве! И на той клятве стоит крепко!.. И пишет о том, чтобы московский государь обязался судить всякого человека судом истинным[21]!..

Шереметев зачитал письмо Филарета.

И Пожарский понял, что Филарет, наученный горьким опытом гонений Бориса Годунова, а затем Шуйского, боится боярского царя и не признает никогда выше себя никого из бояр и князей ныне живущих… Вот поэтому-то и его – истинный суд!..

После криков и многочисленных совещаний во фракциях решено было не выбирать никого из своих, из природных князей. Согласились с этим и те же земские, выборные из разных городов, сидевшие тоже своими кучками. Но они явно так и не показали, к кому же они пристают: к боярам и окольничим или к казакам.

Князь Дмитрий поставил это предложение на голосование. Проголосовали. Земцы, те, что были из разных городов, на этот раз качнулись в сторону бояр. Так казаки проиграли и этот раунд.

Дьяки быстро оформили это решение Земского собора и записали. А Юдин положил его на стол перед Пожарским.

Встав с лавки, князь Дмитрий взял документ и, откашлявшись, зачитал его.

– По велению собора «всей земли» решено не избирать на Владимирское и Московское царства из князей и бояр русских! А избрать прирожденного принца из иноземных, кого Бог пошлёт!..

– Господарского сына! – заволновались передние ряды земцев, и сразу же затихли.

На некоторое время, после того как Пожарский зачитал решение, в палате установилась тишина. Казаки не кричали, думали. Думали, похоже, и земские выборные. Не думали только бояре. Те знали всё заранее…

Кто-то слабым голосом из гущи тех же атаманов несмело выкрикнул кого-то… Там началась возня, послышались сдавленные крики. Казаки стали выталкивать из своих рядов вперёд попа, похоже, расстригу. Тот упирался… Но его всё же вытолкнули.

И тот, плюгавенький, с большой лысиной и реденькой бородкой, сразу оробел, как только оказался на виду у всех.

– Говори, раз казаки поддержали тебя! – обратился Пожарский к нему.

Расстрига хотел было что-то сказать, но ему отказал голос. Прохрипев что-то, он облизнул сухие губы, с трудом, раздельно, по слогам выдавил из себя: «Миха-ила… Ро-ма-но-ва…»

Закрыв рот, он постоял, затем так же робко отошёл назад, к казакам, и скрылся среди них.

И Пожарский понял, что этот расстрига, видимо, из тех, что обитались в Тушинском лагере, ещё при Филарете. По тому же, как принял Земский собор это предложение, он также понял, что поддержки Романовым здесь не найти. Романовых знали хорошо в Москве. Но земские выборщики, из тех же дальних городов, о них, Романовых, порой, не слышали даже. Казаки же легко откажутся от него. Слишком далёк был для них митрополит Филарет, патриарх Тушинский. Но дьяки знали его хорошо. Вот они-то и могут многое сделать для того, чтобы протащить мальца, Филаретова Мишку, на престол. Но им этого не позволят те же бояре.

У казаков больше не было кандидатур. И они, ожесточаясь оттого, что все их кандидатуры Земский собор отвергал большинством голосов, теперь собрались стоять за Мишку Романова до конца.

– А чем он не годен-то?! – послышались возмущённые крики из их среды. – Благочестивый!

– А сколько их, благочестивых-то, бродит по бедной матушке Руси! – неслось в ответ со стороны земских.

– Что не обитель – то благочестие! Хи-хи! – вторили им казаки, смеясь над своим же кандидатом.

Пожарскому и Трубецкому снова пришлось призывать всех к порядку, и земцев и казаков.

Вверх руку потянул с чего-то Иван Куракин. Ему дали слово.

Куракин встал, поправил на груди широкий пояс, перетягивающий длинный кафтан из яркой камки тёмно-синего цвета.

– Он молод! – резко, с вызовом, бросил он в сторону казаков. – А время сейчас не такое, чтобы государством управлять несмышлёнышам! Знать надо, что говорите! Только горло дерёте! – обозлился он и на атаманов. – О государстве же не печётесь!

Атаманы обиделись, казаки тоже. Они поняли, что бояре сейчас прокатят и этого их выдвиженца. Их, вообще-то,