Я не боюсь - Никколо Амманити

Черепу я сказал, что пошутил.

– Нехреновая шуточка, – оценил он.

У меня было предчувствие, что никто никогда больше не пойдет на этот холм: до него слишком далеко и нет ничего красивого в этих старых развалинах.

Филиппо кончил жизнь у Меликетти, в свином загоне, потому что обмен не состоялся и потому что яма перестала быть надежным тайником. Так они сказали. И ни при чем здесь ни властелины холмов, ни монстры, которых я себе воображал.

«Кончай ты с этими монстрами, Микеле. Монстров не существует. Людей надо опасаться, а не монстров». Так мне сказал однажды папа.

Как он мог такое сделать? Я бы никогда так не поступил.

Кошка, когда поймает ящерицу, играет ею, даже когда кишки ей выпустит и хвост оторвет. Тихонько следит за ящеркой, замирает, а потом хватает ее и забавляется, пока та не умрет, а когда она уже не шевелится, трогает ее брезгливо лапкой, та не шевелится больше, и тогда кошка еще раз смотрит на нее, а потом уходит.

Оглушительный металлический грохот разорвал тишину и заполнил все вокруг.

– Смотрите! Смотрите! – заорала Барбара, указывая в небо.

Из-за холма показались два вертолета. Две голубые железные стрекозы с надписями на боках: «Карабинеры».

Они пролетели прямо над нами, мы принялись размахивать руками и орать, и они одновременно развернулись, словно хотели убедиться, какие мы молодцы, а затем спланировали над самыми полями, пролетели над крышами Акуа Траверсе и исчезли за горизонтом.

Взрослых нигде не было видно. Автомобили стояли, где всегда, но их нигде не было.

Пустые дома с распахнутыми дверями. Мы бегали от одного дома к другому. Барбара была обеспокоена.

– У тебя есть кто дома?

– Нет. А у тебя?

– У меня тоже.

– Куда ж они подевались? – тяжело дыша, спросил Ремо. – Я даже на огород заглянул.

– Что будем делать? – спросила Барбара.

– Не знаю, – ответил я.

Череп шагал посреди дороги с руками в карманах и свирепым взглядом, словно наемный убийца в деревне призраков.

– Ну и наплевать. Так даже лучше. Я давно ждал, когда они все свалят в задницу. – И сплюнул.

– Микеле!

Я обернулся.

Сестра в майке и шортах со своими Барби в руке и Того, следовавшим за ней тенью. Я подбежал к ней:

– Мария! Куда подевались взрослые?

Она спокойно ответила:

– Они в доме Сальваторе.

– Что случилось?

Она показала на небо:

– Вертолеты.

– И что?

Прилетели вертолеты, и все выбежали на улицу, долго кричали, а потом ушли в дом Сальваторе.

– Зачем?

– А я откуда знаю.

Я посмотрел кругом. Сальваторе тоже не было.

– А ты чего здесь делаешь?

– Мама сказала, что я должна ждать ее здесь. Она спросила, куда уехал ты.

– И ты что ответила?

– Что ты уехал на гору.

Взрослые оставались в доме Сальваторе до самого вечера.

Мы ожидали их на улице, сидя на борту фонтана.

– Когда они закончат? – спросила меня Мария в сотый раз.

И в сотый раз я ей ответил:

– Откуда я знаю когда.

Нам было велено ждать, пока они закончат разговоры.

Барбара взбегала по лестнице и стучала в дверь каждые пять минут, но никто не открывал.

– О чем можно говорить так долго? – возмущалась она.

– Не знаю.

Череп ушел вместе с Ремо. Сальваторе, скорее всего, укрылся в своей комнате. Барбара уселась рядом:

– Наверное, что-то случилось.

Я пожал плечами.

Она посмотрела на меня:

– Ты чего?

– Ничего. Устал.

– Барбара! – Анжела Мура выглянула из окна. – Барбара, ступай домой.

Барбара спросила:

– А ты когда придешь?

– Скоро. Ступай.

Барбара помахала мне рукой и печально ушла.

– А когда моя мама выйдет? – спросила Мария у Анжелы Мура.

Та посмотрела на нас и сказала:

– Идите домой и поужинайте сами, скоро она придет. – И закрыла окно.

Мария отрицательно покачала головой:

– Никуда я не пойду, буду ждать здесь.

Я поднялся:

– Пойдем, так будет лучше.

– Нет!

– Пошли, пошли. Дай мне руку.

Мария скрестила руки на груди:

– Нет! Я останусь тут на всю ночь, мне все равно.

– Дай мне руку, ну-ка!

Она поправила очки и поднялась:

– Только спать я не буду.

– Ну и не спи.

И, рука в руке, мы вернулись в дом.

Они кричали так громко, что мы проснулись.

Мы уже ко всему привыкли. К ночным собраниям, к шуму, к разговорам на высоких тонах, к битью посуды, но на этот раз они уж очень громко кричали.

– Чего они так орут? – спросила Мария, лежавшая в кровати.

– Не знаю.

– А сколько времени?

– Поздно.

Была глубокая ночь, в нашей комнате стояла темень.

– Попроси их прекратить, они не дают мне спать, – пожаловалась Мария. – Скажи, чтобы кричали чуть тише.

– Я не могу.

Я пытался расслышать, о чем они говорят, но голоса смешивались в общий ор.

Мария перебралась в мою постель:

– Я боюсь.

– Они тоже боятся.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что кричат.

В этих криках слышалось шипенье разъяренных ящериц.

Ящерицы, когда не могут спастись бегом и чувствуют, что их вот-вот схватят, разевают пасть, надуваются и шипят, стараясь напугать тебя, потому что они сами тебя боятся, ты огромный, и последнее, что им остается, – попытаться спастись. А вдруг тебе неизвестно, что они добрые, что ничего плохого не делают и ты их не тронешь.

Дверь открылась. На мгновение комната осветилась. Я увидел темную фигуру мамы и за ней старика.

Мама прикрыла дверь:

– Вы проснулись?

– Да, – ответили мы хором.

Она зажгла лампу на комоде. В ее руке была тарелка с хлебом и сыром. Она присела на край кровати.