Обрученные холодом - Кристель Дабо

– Как вы могли заметить, – угрюмо сказал Торн, – я не ношу на себе отличительный знак клана. Однако я единственное исключение, подтверждающее правило: все знатные люди его носят. Приучайтесь с первого взгляда определять место татуировки на каждом человеке, с которым встретитесь. Важно именно ее расположение, а не сам символ.

Офелия была не особенно впечатлительна, однако сейчас с трудом скрывала удивление. Жених не только первым завел с ней разговор, но еще и отвечал на вопросы! Притом это явно не доставляло ему удовольствия. Но тогда почему он так поступает?

– Драконы носят знак своего клана на кистях рук и на предплечьях, – бесстрастно продолжал он. – Старайтесь не вставать у них на пути и никогда не отвечайте на их провокации, как бы унизительны они ни были. Вы можете доверять только моей тетке.

«Ну, как сказать…» – подумала девушка.

– Причинять боль на расстоянии, – прошептала она, – это что, разновидность иллюзии?

– Это гораздо сильнее, чем иллюзия, но, в принципе, вы правы, – пробурчал Торн, взглянув на свои карманные часы. – Боль, которую вы испытываете при столкновении с Драконом, – ответ вашей нервной системы на флюиды извне. Реально она не существует.

– Однако боль, внушенная вашей сестрой, показалась мне очень даже реальной.

– Потому что ее нервная система вошла в прямой контакт с вашей. Если ваш мозг убежден, что тело чувствует боль, тогда тело действительно ее чувствует.

Торн произнес это спокойно, как вполне очевидную истину. Он вел себя чуточку любезнее, но не расстался со своей снисходительной миной.

– И какие же ощущения Драконы способны внушить человеку, когда нападают на него? – тихо спросила Офелия.

– Боль, переломы, кровотечение, тяжкие увечья, – бесстрастно перечислил Торн. – Все зависит от таланта нападающего.

Теперь Офелия и вовсе не осмеливалась глядеть на его шрамы. Неужели это дело рук членов его собственного клана? И как он может называть такое возмездие «талантом»?! Она прикусила шов своей перчатки. Обычно она не позволяла себе такой вольности при посторонних, но сейчас не могла сдержаться.

Ей вспомнились наброски Аугустуса, и воспоминание обожгло ее, как пощечина. Вот она, ее новая семья. Охотники с безжалостными глазами, способные убивать зверей голыми руками. Офелия даже представить себе не могла, как ей жить среди этих людей.

– Теперь я понимаю, о чем вы говорили мне в дирижабле, – призналась она.

– Вы боитесь? Вот уж это на вас не похоже.

Офелия подняла на Торна удивленный взгляд, но боль в шее тотчас вынудила ее опустить голову. Однако то, что она успела заметить, заставило ее призадуматься. Стальные глаза смотрели на нее высокомерно и отстраненно, но в них уже не было презрения. Скорее холодный интерес – как будто эта маленькая невеста оказалась не такой уж серенькой мышкой, какой он считал ее прежде.

Офелия не смогла скрыть негодования:

– Как вы можете судить, что на меня похоже, а что нет?! Вы до сих пор не удосужились лучше узнать меня!

На этот выпад Торн не ответил ни слова. Молчание затянулось. Офелия не знала, что ей делать. Глупо было торчать перед человеком, который стоял, опустив руки, недвижный, как скала, и слишком высокий, чтобы можно было увидеть выражение его глаз.

Девушку вывел из затруднения внезапный грохот в глубине библиотеки. Словарь соскользнул с колен тетушки Розелины на паркет. Старая дуэнья с перепугу проснулась, сонно оглядела зал и наконец заметила у окна Торна и Офелию.

– Это еще что за вольности?! – возмущенно вскричала она. – Будьте любезны отступить на шаг, господин Торн! Вы стоите слишком близко к моей племяннице! Вот когда вас свяжут с ней священные узы брака, тогда делайте все, что вам заблагорассудится!

– Сядьте! Встаньте! Сядьте… Нет, не так! Мы уже сто раз это повторили, моя милая, неужели так трудно запомнить?!

Беренильда опустилась в кресло гостиной с той естественной грацией, которая отличала каждое ее движение. И сразу встала, все с тем же изяществом.

– Вот так! Вы не должны плюхаться на сиденье, как мешок с углем. Женщина обязана быть гармоничной, как музыкальная партитура. Сядьте! Встаньте! Сядьте! Встаньте! О нет, нет, нет!

Слишком поздно: Офелия плюхнулась на пол, сев мимо стула. От бесконечных упражнений у нее закружилась голова.

– Прошу вас, мадам, может быть, остановимся? – спросила она, поднимаясь. – Я слишком долго это повторяю, чтобы сделать правильно.

Беренильда подняла изящные брови и с коварной усмешкой обмахнулась веером.

– Я убедилась, что вы очень работоспособны, милое мое дитя. И достаточно дерзки, чтобы скрывать свою выносливость под жалобными, покорными минами.

– Я не считаю себя ни дерзкой, ни покорной, – спокойно парировала Офелия.

– Беренильда, позволь передохнуть бедной девочке! Ты же видишь, ее ноги не держат!

Офелия благодарно улыбнулась бабушке, которая вязала, сидя у камина. Старая дама всегда была невозмутима и безмолвна, как черепаха. Но если уж она вмешивалась в разговор, то, как правило, защищала гостью.

Офелия и впрямь падала от усталости. Беренильда вытащила девушку из постели в четыре часа утра, капризно заявив, что ее подопечной необходимо работать над осанкой. Она заставила Офелию ходить с книгой на голове, спускаться и подниматься по лестнице замка и теперь, уже больше часа, терзала ее зарядкой со стулом.

С тех пор как поток гостей иссяк, Беренильда целыми днями занималась перевоспитанием девушки: учила ее выбирать платья, разливать чай, делать комплименты, четко произносить слова… На Офелию сыпалось такое множество наставлений, что она не запоминала и половины.

– Ну хорошо, мама, – вздохнула Беренильда. – Я устаю от этих занятий гораздо больше, чем наша дорогая крошка. Обучать ее хорошим манерам – тяжелый труд!

Офелия подумала: напрасно Беренильда старается. Все равно грациозная и остроумная невеста из нее никогда не выйдет. И вообще, есть столько других, гораздо более важных вещей, к которым ее можно было бы приобщить! Но вслух она, конечно, этого не произнесла. Перечить Беренильде – значило подвергать себя опасности.

Зато Офелия теперь беседовала с Торном. Правда, это случалось крайне редко – когда он отрывался от своих папок или разговоров по телефону. Он был напряжен и скуп на слова, но никогда не отваживал ее. С каждым днем Офелия все больше и больше узнавала от него об обычаях и нравах Драконов, о жестах и словах, которых следовало избегать в их присутствии.

Единственной темой, которую они оба никогда не затрагивали, был их брак.

– Будьте добры, дитя мое, передайте мне сигареты, – отвлек девушку от размышлений голос Беренильды. – Они вон там, на камине.

Офелия принесла портсигар, и Беренильда дружеским жестом указала ей на соседнее кресло.