Тайны мадам Дюбуа - Анастасия Логинова

Нет, это не Ева, не думаю. Не думаю даже, что дочь Жанны вообще плывет на этом пароходе.

Я вздрогнула, потому что услышала за спиной знакомые шаги. А после и приглушенный голос мужа:

– Милая, позабыл спросить, ты ведь захватила из твоей прежней каюты ключ от покоев Жанны Гроссо?

Он стоял за моей спиной, чуть поодаль, и, пользуясь тем, что на палубе почти никого не было, осмелился на этот разговор.

– Разумеется, – нервно оглянувшись по сторонам, ответила я. – Ты собираешься пойти туда?

– Вальц просил принести бокалы, из которых Жанна могла пить тем вечером – передадим нашему аптекарю для нового исследования.

Стараясь вести себя естественно, я поискала на дне ридикюля, сжала ключ в ладони и, будто невзначай, оставила его на подлокотнике шезлонга. Отошла на два шага, дабы позволить мужу встать на мое место и забрать ключ.

Кашлянула и спросила, не оборачиваясь:

– Могу я пойти с тобой?

Услышала за спиной тяжкий вздох. Обреченный вздох давно смирившегося человека.

– Выжди хотя бы минуту, – ответил Жан тем не менее. – И можешь спуститься следом. Дверь я оставлю открытой.

Воодушевленная, я сунула ридикюль под мышку и тотчас подошла к Бланш – задержала и Ханни, именно теперь собравшуюся увести детей своих господ.

– Ханни, милая, вы с детьми ведь не ужинали еще?

– Нет, фрау, но прошу не беспокоиться…

– Отлично, буду очень рада, если вы присоединитесь к Бланш в ресторане: счет будет открыть на имя месье Дюбуа. Заодно и познакомитесь получше!

– Мадам Дюбуа! – едва ли ни с мольбой удержала меня за руку Бланш, разумеется, на родном языке, – я почти не говорю по-немецки, а эта… мадемуазель ни слова не может произнести по-французски. Не сумеем мы с нею познакомиться!

– Не лукавьте, Бланш, вы столько лет прожили в Берлине и говорите по-немецки более чем сносно, – наклонилась ближе к ее уху и взмолилась тоже: – задержите девушку покамест, не позвольте войти в коридор первого класса.

Бланш ответила мне пылким взглядом, но, поджав губы, молвила:

– Хорошо…

А я, стараясь не вызвать подозрений, прогулочным шагом направилась к каютам.

* * *

8 июня, 21 час 25 минут

Балтика, открытое море близь берегов Шведского королевства

Внутри каюты Жанны Гроссо отчего-то казалось чуть прохладней, чем снаружи, хотя лето 1891 года выдалось достаточно холодным, и за это Жанна наверняка была бы ему благодарна.

А еще здесь пахло розами – тяжелый, терпкий запах, к которому, совершенно не примешивалось ничего лишнего. Темно-красные чуть повядшие розы в тяжелых медных вазах действительно стояли здесь всюду, делая каюту похожей на гримерку любимой всеми актрисы…

– Вальц распорядился, – коротко пояснил муж, отметив мое внимание к букетам.

Он собирал со столиков бокалы и осторожно ставил их на поднос, дабы потом отнести аптекарю. В покоях Жанны запрещено было делать уборку – и это тоже распоряжением обер-лейтенанта.

– У господина Вальца много власти на пароходе, – скептически заметила я, осматриваясь. – Я командира «Ундины» видела от силы пару раз и, признаться, не помню, как его зовут. Зато имя обер-лейтенанта на слуху у каждого.

– Командира зовут Эрвин Гербер. И он ходит на «Ундине» уже более десяти лет – именно этим маршрутом Росток-Кронштадт. А что касается Вальца, – муж недобро хмыкнул, – это его второй рейс на «Ундине», всего-то. По виду Вальц бывалый моряк – или пытается таковым казаться – однако, я очень удивлюсь, ежели пассажирские перевозки – дело всей его жизни.

В каюте, кроме нас двоих, не было ни одной живой души, оттого подобные разговоры можно было вести без опаски.

– Чем же, ты полагаешь, он занимается на самом деле? – спросила я, понизив голос.

– Военно-морской флот. А быть может, и разведка.

Я поежилась.

– Я не шутил, говоря, что Вальца следует опасаться, – предупредил Жан. – О бомбе на борту стало известно за несколько часов до отправки парохода, но, вероятно, немецкое командование догадывалось о неблагонадежности рейса заранее.

– И все равно они пустили пароход в плавание…

– Чтобы не спугнуть Химика!

– Я понимаю, но это… слишком.

– Не спорю. Не хочешь помочь, милая? Вдвоем управимся быстрей.

Он говорил о бокалах.

Мне помогать не хотелось – даже более: я тронула мужа за руку, отвлекая от дела, и заставила посмотреть мне в глаза.

– Что с нами будет, Женя? Когда доберемся до Гельсингфорса. Ты думал об этом?

Он мой взгляд выдержал. Совершенно точно знал, какой ответ я хочу услышать и, должно быть, имел большое искушение солгать.

– Если все пройдет гладко – а я все сделаю, чтобы так и было – то мы дождемся парохода в другой конец и вернемся в Берлин. Иных распоряжений не было.

Коснулся моего подбородка, когда я попыталась отвести разочарованный взгляд:

– Ты хочешь остаться?

И снова он знал ответ. Жан спрашивал у меня это уже не впервые и, словно бы, каждый раз надеялся, что я скажу правду.

– Я хочу быть с тобой, – я взяла его за руку и сжала в своих ладонях. – Все равно где.

После, уже не разговаривая, мы снова занялись бокалами. Их оказалось немало, около дюжины, и почти в каждом на дне остатки засохшего вина. Аптекарю Коху будет, с чем работать – хоть я и не верила, что он найдет в них яд. Убийца не мог подсыпать цианид в каждый из бокалов! Возможно, он предвидел, что Жанна выпьет этим вечером не мало, но угадать точно, какой именно она возьмет бокал – просто невозможно!

И все же мы поставили отдельно те бокалы, что нашли у софы, где я весь вечер разговаривала с мадам Гроссо. И здесь же мой взгляд наткнулся на хрустальную пепельницу, доверху полную окурков… Жанна много курила тем вечером. А курила она всегда только с помощью мундштука – изящной эбонитовой трубки с резьбой и инкрустацией янтарем. Сколько помню, Жанна никогда с ним не расставалась.

Я нервно поискала взглядом – и вдруг сообразила, что мундштука нигде нет.

Бросилась в альков, где гадала Аурелия – но здесь и спрятать что-то было негде. Хотя… пройдя чуть дальше, я одернула тяжелую бархатную завесу в углу и обнаружила там немало места, где, пожалуй, мог спрятаться и взрослый мужчина.

Но мундштука здесь не было определенно.

– Что-то случилось? – напряженно спросил муж.

– Мундштук Жанны… – рассеянно проговорила я. – Его нигде нет. А ведь… трубку могли смазать ядом – это самый верный способ отравить мадам Гроссо. Куда вернее, чем подсыпать яд в бокал!