📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаБагровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 271
Перейти на страницу:

Конфетка распахивает ее и кивком предлагает Уильяму переступить порог.

Он, смаргивая пот и покачиваясь, переступает. Если бы только он мог ненадолго выключить эту женщину, как некий механизм, и получить возможность ополоснуть лицо, провести гребешком по волосам, опорожнить пузырь. По счастью, комната Конфетки светла и воздушна, и лишена запаха воска, от которого Уильяма так мутило на Друри-лейн. Потолки ее выше, чем в большинстве помещений верхнего этажа, освещена она не свечьми, но газом, и хотя камин разожжен, в комнате присутствует благословенное веянье свежести, морозного воздуха, которым тянет неведомо откуда.

Войдя, он сразу сбрасывает сюртук и жилет и направляется к кровати, грандиозному, да еще и искусственно расширенному сооружению, куда более приемистому, чем его собственная (то есть та, в которой он спит дома, — не брачное ложе, оставшееся в комнате, которая обратилась с ходом лет в личную спальню Агнес). Над кроватью Конфетки возносится зеленого шелка балдахин — укрытие, в коем не побрезговал бы расположиться и король. Ниспадающие драпри балдахина немного расходятся, хоть их и стягивают золотые шнуры, а понизу это ложе обтянуто роскошной плетеной тканью оттенка (увы) несоответственного… как бы его назвать?… мятного. Прискорбно. Уильям оглядывается на Конфетку, которая неподвижно стоит у двери, не решаясь снять перчатки, ожидая его одобрения или строгого осуждения. Он улыбается, давая понять, что беспокоиться не о чем, что ему до этой мятной ткани не может быть никакого дела. Она есть просто отрыжка вкуса, досадный временный штрих, вне всяких сомнений вынужденный — «дому» приходится экономить. И даже в этом оказывается явленным родство его и Конфетки душ: Господи, да довольно вспомнить об унижении, которое испытал бы он, повстречавшись с ней несколькими днями раньше, когда на голове его еще сидела та шляпа!

— Вам все здесь по вкусу, мистер Хант?

— Скоро будет все, — ухмыляется, многозначительно прищуриваясь, он. Уильям прилегает на матрас, проверяя локтем его упругость и мягкость. И полминуты спустя он уже спит как убитый.

Вообще говоря, заснуть в спальне проститутки это вещь либо невозможная, либо непозволительная, — если конечно вы сами не проститутка. В былые дни Рэкхэма, если с ним случалось такое, не обинуясь, расталкивали и доводили до оргазма, а если не получалось, то до задних дверей борделя, из которых и выдворяли в холод ночи, направляя к собственной его кровати, в каком бы удалении она ни стояла.

Теперь же Рэкхэм спит.

Конфетка не ложится с ним рядом. Она сидит за приоконным секретером, полностью одетая (перчатки, впрочем, сняты), и что-то пишет. Растрескавшиеся, шелушащиеся пальцы ее крепко держат перо. Страницы большой тетради, не лишенной сходства с бухгалтерской книгой, постепенно покрываются строками — с долгими паузами, выдерживаемыми между некоторыми словами.

Рэкхэм похрапывает.

Перед самым рассветом Рэкхэм просыпается. Он лежит, раскинувшись, на спине, голова его покоится не на подушке, но на мягком покрывале неразобранной постели. Изогнув шею, откинув голову назад, он взглядывает на изголовье кровати. И с испугом видит уставившегося на него мужчину — глаза безумны, волосы всклокочены, — мужчина ползет к нему по покрывалам, ему не терпится (это ясно) вновь приступить к совершению неких гнусных непотребств.

Уильям резко садится, незнакомец тоже. Загадка разрешается: изголовьем кровати служит большое зеркало.

Полог балдахина задернут полностью, заслоняя Уильяма. И слава Богу: к ужасу и стыду своему он обнаруживает, что брюки его пропитаны мочой. Впрочем, пробудило его не это — не истечение из пузыря per se,[26]которое и произошло-то, скорее всего, не один час назад, но способный привести в исступление зуд в клейко-влажном паху. Уильям снова вглядывается в зеркало, мысленно прикидывая понесенный им ущерб. Рвать его, похоже, не рвало, да и сейчас не подташнивает. Голова болит вовсе не так сильно, как он ожидал (похоже, пиво «Камелька» во вред ему не пошло — а может быть, он все еще пьян… Какой теперь час? И какого черта его не выставили отсюда?). Волосы опять разнуздались, стоят на голове торчком, точно шерсть на жирном баране. Он лезет в карман за гребнем, однако нащупывает лишь мятые складки мокрых подштанников.

Боже Всесильный, как же он теперь из этого выпутается?

Уильям подползает к изножью кровати, приникает к щелке между половинками полога. Прямо перед ним стоит чугунная тренога, в кольце ее покоится ведерко со льдом. Из ведерка высовывается горлышко непочатой бутылки вина с возвращенной в него пробкой, из которой так и торчит штопор. На полу — не дотянешься — валяется жилет с его часами. Уильям различает даже серебряную цепочку, истекающую из слегка раздувшегося часового кармашка. (Происходи все во Франции, признается себе Уильям, он бы этой цепочки уже не увидел.)

Но где же Конфетка? Уильям задерживает дыхание, вслушивается. Однако слышит, если не считать непонятного скрипа, лишь шорохи, долетающие из камина, звуки, с которыми опадают, утратив опору, куски наполовину сгоревшего угля да совсем уж дотлевшие угольки.

Сквозь щелку в пологе различается только одна стена. По счастью, именно та, в которой прорезано окно, способное доставить ценные сведения о времени суток. Стекла окна почти сплошь затянуты изморозью, толстым слоем изморози, какой всего лишь за час нарасти не смог бы. Небо за ними черно, темно-сине — или же кажется таким по контрасту со светлым нутром спальни. Оконные шторы почти неприметно подрагивают: несмотря на мороз, Конфетка оставила окно чуть приоткрытым. Да, но где же она? Уильям вытягивает шею, утыкается носом в ткань полога, приникает глазом к щели.

Комната Конфетки… непритязательна. Стены выкрашены в безыскусный телесно-розовый цвет, прямую противоположность рококошным излишествам гостиной внизу. Несколько маленьких, обрамленных, поблеклых от времени гравюр развешаны по ним через стратегические интервалы. Меблировка скромна и состоит из свежеобитой кушетки, двух не вполне парных кресел и (Уильям сильнее вытягивает шею) секретера с перьями, чернильницей и… (он моргает, не способный поверить глазам) сидящей за ним Конфетке, ссутулившейся, погруженной в раздумья.

— Э-э… прошу прощения, — извещает о своем пробуждении Уильям.

Конфетка поднимает на него взгляд, откладывает перо, улыбается — обезоруживающей, приветливой улыбкой. Она смертельно устала, это он видит сразу.

— С добрым утром, мистер Хант, — говорит она.

— О, Господи… — вздыхает Уильям и смущенно проводит ладонями по волосам. — Какой… какой теперь час?

Конфетка бросает взгляд на не видимые ему часы. Волосы ее, вдруг замечает Уильям, попросту великолепны, пышная корона золотисто-оранжевых прядей: пока он спал, Конфетка не поленилась расчесать их и заколоть.

— Половина шестого, — она шутливо выпячивает губы. — Если внизу еще не спят, ваша доблесть произведет там сильное впечатление.

Уильям клонится вперед, намереваясь слезть с кровати, но, покраснев, застывает.

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 271
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?