Привычка ненавидеть - Катя Саммер

стену, в потолок и экран телефона. Игнорирую жужжание мыслей в голове и пытаюсь укротить желание, наплевав на все, постучаться в соседскую дверь.

Губы до сих пор горят и кажутся больше, бабочки в животе взбесились и не хотят успокаиваться. А стоит мне закрыть глаза, как Ян снова рядом — шепчет глупости, жадно обнимает и просит, да что уж там, умоляет пойти с ним. От бессилия я колочу ногами по матрасу и рычу в подушку.

Когда-то я думала, что первый раз у меня будет спустя месяцы отношений, после взаимных признаний в любви и ужина-шампанского-цветов. Ничем подобным у нас с Бессоновым и не пахнет. Максимум на что мне можно рассчитывать — напряженное «я хочу тебя», слетевшее с его губ, и внезапно этого кажется почти достаточно. Я всегда хотела доверять парню, к которому лягу в постель. Доверяла ли я Бессонову? Вряд ли. Та же Софа при каждой встрече подкидывала мне сомнений. Но думать о том, почему все же не пошла за ним, я меньше не могу.

Честно пытаюсь спать, но солнце, пробивающееся в окно, тиканье часов и тишина за стеной мне мешают. Я думаю, очень много думаю о том, что Ян заканчивает университет и, вполне может быть, куда-то уедет. Я ведь ничего не знаю о его планах, я вообще, как оказалось, мало что о нем знаю. По крайней мере, то, что он открыто может признать свое «хочу», точно было для меня новостью.

А что, если я упускаю шанс? Когда-то считала иначе, но сейчас я не из тех, кто верит, что обязательно выйдет замуж за первую любовь. И даже за вторую. Глядя на то, как все со всеми спят — в универе, в клубе и в элитном загородном поселке, я давно перестала считать, что секс обязательно к чему-то приведет. Иногда секс просто был… сексом. Кто-то получал удовольствие от выпивки, кто-то смотрел сериалы или качался, а кто-то увлекался этим. Почему я не могу? И почему так страшно решиться, если я этого и правда хочу?

Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, что не сделал, так ведь?

Или не так. Потому что, представив, как после всего Бессонов не посмотрит в мою сторону, я чувствую такую пустоту, от которой мне становится физически плохо.

Следующие полтора часа, чтобы отвлечься, я занимаюсь переводом глав про детектива Драйка для сайта. Сама я уже прочитала их в оригинале, и теперь мне грустно, что герои, явно испытывающие сильные чувства, так долго идут друг к другу — шаг вперед и десять назад. Откладываю книгу, чтобы окончательно не раскиснуть и открываю соцсети, где натыкаюсь на конкурс от издательства, с которым я мечтала работать. Условия довольно простые — перевести один из десяти указанных отрывков и дать ссылки на готовые переводные работы, если таковые имеются. И на энтузиазме я справляюсь с текстом за полчаса, но письмо не отсылаю. Меня всегда что-то останавливает, например, сейчас — воспоминания о том, как мы с той же Викой классе в девятом начинали переводить фанфики по «Сумеркам». Мы залпом читали десятки историй и спорили, какую возьмем следующей, пищали от сцен «НЦ»* (NC-17 (no children under 17) или эквивалент контента 18+, только для взрослых, в мире фанфикшена. В таких историях может быть графическое описание секса, насилие, грубый мат) и всяких диких пейрингов вроде Беллы и Джаспера или Беллы и Карлайла. Хорошее было время. Иногда мне кажется, что я даже скучаю по Вике, но потом вспоминаю лицо Медведевой в толпе за спиной у Лазаревой, и становится тошно. Если я так сильно ошибаюсь в людях, стоит ли рисковать с Яном? Бабочки в животе бунтуют и уверяют, что стоит, и я поднимаюсь с кровати с мыслью, что после прилюдного вручения звания шлюхи года, мне уже нечего терять.

Наспех приняв душ, я надеваю черное простое белье, смываю косметику, которую не смыла после клуба, и чищу зубы. Расчесываю влажные волосы, брызгаю подмышки дезодорантом без запаха и ныряю в широкое платье, которое напоминает баскетбольную форму. Не смотрю в зеркало, чтобы не передумать, в коридоре поднимаю голову, глядя на чердак, но быстро отметаю мысль — это уже слишком. У себя я забираюсь наверх с помощью лестницы, но понятия не имею, как все устроено у Бессонова. Тихо иду через первый этаж и радуюсь, когда не встречаю маму. Выскальзываю из дома и бегом мчусь к соседнему, будто шпион, которого под угрозой смерти не должны застать на месте. Для приличия стучу в дверь, но, если ничего не изменилось, знаю, что у них всегда открыто, и, когда никто, конечно же, не отвечает, дергаю ручку вниз. И здравствуй, страна чудес.

Я ступаю очень тихо, на цыпочках. Спятила ли я? Не знаю, возможно. Добровольно явиться в логово Бессонова — это как спрыгнуть с тарзанки. Поначалу кажется крутой идеей, но когда летишь с обрыва вниз, уже так не думаешь. Хочу ли я уйти? Определенно нет.

Я бывала в доме Бессоновых раньше. У Наташи в гостях, не у Яна, чаще всего днем, когда у того были тренировки. И сейчас вижу, насколько здесь без нее по-другому. Не хуже, нет, конечно, но совсем по-другому. Наташа всегда много готовила, и ее кухня походила на место полномасштабной битвы мукой, вареньем, чем угодно. Горы посуды обычно стояли до вечера, и только за час до прихода Яна она начинала мыть и натирать все, потому что тот замечал даже разводы от тряпки на фасаде мебели. Дом всегда украшали свежие (и ужасно пахучие) букеты — если не из ее сада, то обязательно от каких-нибудь соседей. Наташу многие любили и знали о ее страсти к цветам. Календарь в зале со словом дня был всегда открыт на актуальном числе, а телевизор что-то вечно шептал фоном. Сейчас же во всем доме пусто, идеально чисто до блеска и пронзительно тихо.

На свой страх и риск я поднимаюсь на второй этаж. Одна ступень, две, три, и я уже стою на втором этаже и точно понимаю, куда мне идти, из-за схожей планировки.

Ты знаешь, где меня искать, — нашептывает голос Бессонова в голове, и я делаю шаг к нему. А затем визжу, когда на талию ложатся чьи-то руки, и земля уходит из-под ног.

— Пришла, — подкинув меня вверх, шепчет Ян мягко, а прижимает к себе спиной, напротив, сильнее. Так, будто с удовольствием сломал бы мне пару ребер. Возвращает меня на