Предварительно обречен - Тьяна Левич

представителем другой национальности. Даже если он неплохо ко мне относился и не жаловал директора До, все равно не макнул бы его в грязь передо мной.

— Хорошо, тогда последний вопрос, господин Фэн. Более простой. Тогда во время переговоров с нашей стороны вам обещали, что в мои услуги входит не только перевод?

Фэн пробирается по мне сумрачным взглядом.

— Об этом лучше спроси До.

Я отмахиваюсь. Меня гонит вперед желание сложить наконец паззл, который мучал столько времени.

— Я знаю его ответ, но у него личный интерес. Вы сказали, что недопонимание возникло у всех нас. Вам сделали предложение? От кого конкретно оно исходило?

— Переговоры мы вели с Артемом, — уклончиво отвечает Фэн, вглядываясь в проход за моей спиной. Где-то там его Ма-ша должна уже докурить очередную сигарету и идти спасать своего любовника. Интересно, он ей тоже говорит, что дает на содержание больше, чем жене?

— Вы общались с ним не только через меня? — продолжаю я прогибать свой интерес.

— Конечно, Сяо Ли, — восклицает он. — В таких проектах не все решается через подчиненных, тем более простых переводчиков.

Какие же вопросы они решали не через переводчика, проскользил в голове вопрос и канул в подступающей тошноте.

— Кто именно с ним общался? До Шэнли?

— Сяо Ли, — нетерпеливо тянет Фэн. — Мы все общались. Смотря какие вопросы надо было обсудить.

— И кто обсуждал с ним конкретно этот вопрос? — бью я наугад.

Фэн смотрит прямо на меня черными маслинными глазами. В глубине его взгляда таится жалость.

— Спроси До, — повторяет он. — Он ответит.

Я киваю. До уже ответил. И не один раз. Я поднимаюсь.

— Приятного аппетита, господин Фэн. И зря вы его выгораживаете.

— Ты просто не тому человеку задаешь мучающие тебя вопросы, — откликается Фэн и поколебавшись, добавляет: — Сяо Ли, отвяжи себя от До. Ему это нужнее, чем тебе.

— Ну вот, — усмехаюсь я. — А говорите, что не можете назвать его своим другом.

Голова кружится от напряжения. Я иду к выходу. По дороге пересекаюсь с помощницей Машей, которая обдает меня горькими запахами духов и табака. Она чуть опоздала, но это не страшно: ее босс справился сам.

18

Артем сидел в кресле, заложив нога на ногу, и задумчиво рассматривал слепящие линии на полу — архитектурную прихоть солнечных лучей. Три оголенные чашки с темными высохшими стенками грудились на краю стола. Вокруг них по-прежнему гулял призрачный запах кофе. Бумажное безбрежье с укором дышало белизной — документы ждали изучения, но за все утро он так к ним и не прикоснулся. Молчал компьютер, темнея монитором. С утра Артем привычно поглядывал за белый уголок, — нездоровая привычка, будь она не ладна, — но там, вдали, в месте, которое неумолимо притягивало последние дни, теперь не было жизни. И пусть. Сегодня же надо все убрать. Хватит слабостей. В голове никак не рассеивался колючий туман, сквозь который Артем все выхватывал кинематографические кадры, запечатлевшие падение, совершенное прошлой ночью.

Соглашаясь на авантюру, Артем не разрешал себе даже мысли о том, что снова окажется с Лизой в одной постели. Увидеть ее оказалось больнее, чем он предполагал. Его разум планировал столкнуться, накрыть друг друга недолгой полупрозрачной тенью неприязни, и разойтись — каждый в свою новую жизнь, но, когда перед глазами возникла Лиза, превратившаяся из девушки с аккуратной улыбкой и брызжущей наивностью душой, в молодую женщину, явно заключившую долгосрочный контракт со строгостью, мир вдруг стал болезненно шершавым, и сразу стало понятно, она не отпустит так просто.

Едва увидев, Артем перебрал ее всю: и буйные некогда волосы, превратившиеся в тихую дорогую прическу, которую страшно хотелось взлохматить, чтобы вернуть прежнюю свободу, и изысканно накрашенное лицо с загнанными глазами, и стройную взрослую фигуру, от которой было трудно отвести глаза. Лиза трогательно прятала руки и смотрела запинающимся взглядом, в котором были десятки вопросов. Он испытал садистское удовольствие пополам с щемящим чувством утраты. Желал объять ее всю целиком, долго-долго выжимая соки из каждой клетки, чтобы вспомнить, распознать ее новую, понять, как именно она без него изменилась, а потом использовать эти знания, чтобы вдавить ее в себя как можно глубже, ведь она должна прочувствовать все то, что чувствовал он, когда она исчезла. Это желание действовало вопреки трезвому рассудку, жило в нем отдельно от сознания и часто брало верх. Артем злился, запрещал задевать ее, но начинался новый день, новая встреча, и с появлением Лизы ему моментально сносило крышу.

Возможно, только возможно, она права — это испытание ему было нужно, чтобы проверить себя, понять, что осталось, какие шипы не вытащил до сих пор, но он смалодушничал, предпочел бездумно нападать, чтобы не пришлось защищаться. И, выходит, проиграл. Не Лизе, самому себе.

Он сам загнал себя на дно, и снова отсюда придется выбираться. Не впервой. Артем привык справляться с любыми трудностями, но в этот раз он никак не мог нащупать ту самую пусть крошечную, но все же опору, которая смогла бы выдержать, когда он будет отталкиваться. Вокруг была неясная зыбь, которая засасывала все глубже, пришла во сны, искрясь в них буйным пожаром прошлого. От них он просыпался потным, возбужденным и злым. Не помогало ничего. И тогда Артем решился на самый примитивный и действенный прием — резать.

Он вспомнил, как рассеянно Лиза выглядела на мосту, когда услышала его решение, как самоотверженно пускалась в откровения. Он никак не мог понять, как подобная отвага сочетается в ней с жутким желанием бежать от проблем, которое задевало его более всего. Он с любопытством исследователя искал ту грань, которая отделяет трусиху от героини, но Лиза все ускользала. Боролась, пыталась сбежать, кусалась, интриговала, но только забиралась все глубже, затирая собой рассудок, и вызывая похороненные некогда чувства. Когда он отрезал, оказалось, слишком поздно — кровь захлестала из него самого. И чтобы выжить, он снова пришел к Лизе.

Артем прикрыл глаза, и тут же в подернутой розовым темноте округлилось нагое женское тело — непривычно знакомое, где каждое движение возрождало забытые детали — то родинку чуть ниже подмышечной впадины, то привычку надолго припадать ртом к шее, то пальцы, цепко впивающиеся в его ягодицы, когда Лиза в предоргазменной агонии желала управлять скоростью, то опушенные хрипотой протяжные стоны. Все это возвращалось ночью, вызывая сквозь алкогольный дурман восторг, но и сейчас от воспоминаний веяло теплотой, будто он побывал в родном доме.

Артем дарил себе слабину признаться — иногда его волновала ветреная мысль, смогли бы они с Лизой протянуть семь