Соблазн - Хосе Карлос Сомоса

Я начала беспокоиться. Решила, что нужно что-то предпринять до того, как мы приедем на место. Что-то радикальное. Мне нужно было их исключить. Способ, которым они меня сняли, выглядел подозрительно – с учетом количества денег, предложенных за ночь «загула». И похоже, они и вправду что-то подсыпали в мартини, но явно не седативное, а совсем наоборот: сердце так и прыгало в груди, от тепла радиатора пылали щеки, а соски под топиком стали твердыми и болели. Они явно хотели, чтобы я была полностью готова для чего угодно. Но все это казалось вполне нормальным в мире «безумных ночей» менеджера Педро и менеджера Лео. Наркотики, девочки, много бабла.

Это могли быть они. А могли и не быть. Это нужно было проверить раньше, чем меня еще больше накачают наркотой и все кончится тем, что я буду отплясывать голой возле бассейна с сеньором Черт-возьми.

Я посмотрела вперед и прямо перед собой, между мини-баром и телевизором, заметила кнопки работающего проигрывателя. Это подойдет.

Хотя Шекспир говорит о смене эмоций (в псиномике их называют «изменением состояний») во многих своих пьесах, однако среди них есть одна, «Много шума из ничего», напрямую посвященная исследованию последствий таких изменений. Там жених внезапно отказывается от невесты, несмотря на то что любит ее; один из персонажей клянется, что убьет своего лучшего друга; те, кто терпеть друга не могут, – влюбляются, а кажущиеся глупцами, в конце концов раскрывают все обманы. Женс говорил, что «Много шума» – это символ изменения состояний в таких масках, как Жидкость или Жертвоприношение, потому что в обоих случаях изменения влекут за собой контролируемые пробои. «Иногда, чтобы заглянуть вовнутрь, – говорил он, – нужен скальпель».

И я собралась применить радикальную хирургию.

Я протянула руку к проигрывателю и нажала кнопку «пуск». И тут же загремел рэп, как огромный и верный пес, с лаем примчавшийся на мой зов. И оба мужика уставились на меня. Музыку я использовала как бы для того, чтобы под нее пританцовывать, но на самом деле мои движения были просчитаны. Без всякой паузы я схватила бокал с мартини и сделала вид, что пью, проливая понемногу – так, чтобы ручеек потек по подбородку. Я повернулась к Педро, чтобы он видел мою шею и одежду с каплями жидкости, то есть именно то, что доставляет наслаждение его филии, а еще изобразила пьяный смех и захлопала в ладоши. Но еще раньше, чем я успела это проделать, толстые пальцы Лео уже подлетели к пульту управления и выключили музыку. Это и была финальная деталь, которой я ждала. Внезапно, словно упал занавес, повисла тишина. И мгновенно я заморозила все свои ощущения и реакции, сделавшись серьезной и неподвижной.

Много шума из ничего: содом, сменяющийся спокойствием.

Финал. Длительность моего спектакля – каких-нибудь восемь секунд.

Педро уже выведен из игры. Он был обычным любителем Жидкости, а его мозги – довольно тривиальными. Пробой лишил его способности двигаться, захватив в тот момент, когда правая его рука лежала на широкой спинке сиденья, а в левой он по-прежнему держал телефон, по которому только что разговаривал. Лицо обращено ко мне, глаза широко раскрыты, будто я демонстрирую чудеса акробатики. Губы слегка дрожат. Но отсутствие инициативы с его стороны с лихвой было возмещено реакцией Лео, сидящего за рулем.

– Какого черта?! – завизжал он. – Что это ты делаешь?.. – Он отвлекся от дороги, и машина стала спотыкаться. – Это не твоя чертова машина, русская!

Я подумала, что она теперь и не его.

– В следующий раз, перед тем как что-то тронуть, спроси разрешения! Слышишь? Разрешения спроси! – И все же Лео пока кое-что скрывал, а мне было нужно, чтобы он раскрыл все карты.

– Мне… жаль, – произнесла я, выдав этот простой текст в нужный момент и после короткого дыхательного упражнения, выдыхая слова, словно дым.

И почти ощутила, как снаряд моего голоса попадает в самую сердцевину его Жертвоприношения. Псином – плод нежный и сочный, заключенный в толстую-претолстую скорлупу, самую прочную, какую только можно себе представить. И в этот самый миг скорлупа Лео треснула.

– «Мне… жаль»? «Мне жаль»? – Его глаза, в зеркале заднего вида, бегали от шоссе ко мне и обратно непрерывными зигзагами, и машина, синхронно с этим, начала терять скорость – в противофазе с его словесным поносом, который все усиливался. – Ты знаешь, что я с тобой сделаю за это «мне жаль»? Ты знаешь, что я делаю с девочками, ты, сука русская? Знаешь ты, сука в течке?.. Ах черт!..

Мне в тот самый момент стало известно одно-единственное: псином того, кто истязает своих жертв или смотрит, как их истязают, оказавшись на свободе, не вопит так отчаянно, как псином Лео. Это голосящее желание обнаружило разнесчастного беднягу, переживавшего свой персональный ад.

Этот говнюк, сеньор Черт-возьми, не был моей тайной любовью, моим Великим Сукиным Сыном, моей целью. А его приятель – тем более. Они даже не были связаны с Наблюдателем. Еще раз – ложноположительные.

Вдруг оказалось, что перед нами уже не шоссе, а деревья и кусты. Крыло ударилось об ограждение на обочине, и, пока нас заносило, я думала о том, что серьезная авария значит для меня гораздо меньше, чем этот очередной промах. Наконец машина ткнулась в небольшое деревцо с такими же перекрученными ветками, как мои планы.

– Бог мой! – пробормотал Лео и заглушил двигатель. – Вот черт, надо же так обделаться!..

Я взглянула на его дружка. Он все еще пребывал в пробое, но это состояние пройдет, как только я исчезну. То же самое ожидает и Лео, но если у первого пробой выражался в хлопанье ресниц и оцепенелости, то Лео задыхался, орал, хорохорился:

– Давай вали отсюда! Шевели задницей, сучка! Пойдешь в Мадрид пешком, черт возьми! Да, черт возьми, иди трахни своего гребаного папашу!

Я поняла, что он отключил блокировку дверей. Достала деньги, которые они мне заплатили, и положила их на колени Педро.

– Давай-давай, сучка гребаная! Убирайся! Трахать папочку! Вон отсюда!

Я хотела уйти. Клянусь, хотела уйти.

Даже вышла из машины. Но тут я обернулась и увидела его – разбухшего от собственных воплей и весьма заметного избытка жира, запакованного, как сарделька, в дорогой, сшитый по мерке костюм. Девяносто кило денег и фрустраций, позволяющих мучить беззащитных девчонок. Лысая глыбища с отверстием, изрыгавшим ругань и проклятия. Гора дерьма – этот менеджер XXI века под действием неококи. В голове моей вдруг возник вопрос: а что же он делает с девицами, которых привозит на свои приватные вечеринки вместе с покорным Педро? Этой мысли оказалось достаточно, чтобы я, все еще находясь рядом с машиной, открыла правую переднюю дверь, схватилась руками за потолок, уперла один сапог в сиденье, а другим заехала ему в морду. Хруст послышался как раз посреди последнего «трахай папочку». Затем наступила торжественная тишина. Педро на заднем сиденье застонал и согнулся пополам.

Посмотрев на физиономию Лео – расплывшуюся, залитую кровью, – я подумала, что как минимум разбила нос еще одному ложноположительному. Может, я вообще его убила, что было бы совсем некстати.