Терпкость вишни - Изабелла Сова

— И что из того? От вони еще никто не умер, а от мороза погибла вся наполеоновская армия.

— Какого мороза? — удивилась я. — Конец марта.

— Вот-вот, самый коварный месяц. Потому я категорически против открывания окна, и точка.

Миленка вернулась на свое место, демонстративно обмахиваясь журналом о новых тенденциях в косметологии. Прошел еще час. В коридоре по-прежнему клубилась угрюмая толпа, а у нас в купе воняло уже двухсотлетними носками, но нам это уже не мешало. Должно быть, потому, что наши мысли сосредоточились на чем-то более конкретном: мы ощутили голод. Сперва забурчало у меня в животе. И тут же следом в шоколадном животике Милены.

— Черт, я вдруг вспомнила, что в последний раз поела утром, да и то самую малость. Потом как-то все не было возможности, — шепнула Миленка.

— И я тоже. Стакан молока и половинка черствой булочки. Чувствую, как у меня падает содержание сахара.

И в этот момент парень, сидевший у окна, извлек из рюкзака большущий багет с толстенными ломтями сыра. Мы сглотнули слюну. Одновременно. Парень откусил здоровенный кусок и стал сосредоточенно жевать.

— Помнишь, — опять шепнула Миленка, держась за живот, — мы говорили о том, можно ли съесть труп?

— Ну?

— Так вот сейчас я признаюсь тебе, что кусочек я, наверно, могла бы съесть. А посижу еще час — и смогу съесть большой кусок.

— Угощайся! — Парень у окна услышал страдальческий шепот Милены.

— Нет, спасибо, — ответила смущенная Миленка. — То есть да, кусочек, потому что чувствую, что сейчас вцеплюсь кому-нибудь зубами в икру.

— Ешь весь. — Парень протянул ей багет. — У меня еще один в рюкзаке.

— А можно я поделюсь с подругой?

— Конечно. Извини, что я сам не предложил. Все-таки я жуткий эгоист, никак не могу исправиться.

— Но нам, однако, ты спас жизнь, а мне так даже дважды, — улыбнулась Миленка.

Следующие несколько минут мы заглатывали булку, забыв обо всем на свете. И даже не заметили, что в коридоре стало свободней, а вскоре в купе заглянул кондуктор.

— Мы хотим вам сообщить, что у нас нет билета, — объявила Миленка, стряхивая с колен последние крошки.

— Поздно, — буркнул кондуктор, ища книжку со штрафными квитанциями.

— Как это поздно? — занервничала Милена. — Ведь еще пять минут назад тут была такая толкучка, что двери невозможно было открыть.

— Но уже пять минут как свободно, и вы могли обратиться ко мне.

— Я просто не успела.

— Это я вижу, — радостно объявил кондуктор. — Выписывать квитанцию для последующей оплаты или заплатите на месте?

— У меня даже на минералку не останется, — расстроенным голосом произнесла Миленка.

— Можно вас на минутку? — Паренек, угостивший нас булкой, потянул кондуктора за рукав, и они оба вышли в коридор. Какое-то время он что-то объяснял кондуктору, размахивая руками, а потом полез в карман. Через минуту, улыбаясь, вернулся в купе.

— Ты не обязан был это делать, — сказала Милена.

— Не обязан, но сделал.

— Сколько мы тебе должны?

— Имя, фамилию, рост, вес и несколько минут беседы за кофе в вагоне-ресторане, — отрапортовал он.

— Пошли.

Милена встала, натягивая на пупок коротковатую розовую блузочку.

Я осталась одна. И почувствовала себя страшно одинокой, несмотря на попутчиков, прилипших ко мне с обеих сторон. А ведь сейчас я могла бы находиться у себя в комнате. Могла бы сидеть за своим столом или обсуждать с мамой, что мы положим в пасхальную корзинку. И что испечем на праздники. Если бы только я признала, что совершила ошибку. Но теперь уже поздно. Через несколько минут мы приедем, и я буду притворяться, будто мне безумно весело с незнакомыми людьми, которые абсолютно равнодушны ко мне. В жутком настроении я вышла в коридор глотнуть свежего воздуха. Но, увы, в метре от меня остановился молодой мужчина и, не обращая внимания на табличку, запрещающую курить, достал сигареты. В ногах у него путался усталый пятилетний мальчонка с плотно сжатыми губами. Я улыбнулась ему, но он отвернулся и принялся пинать дверь купе. Папаша спокойно затянулся сигаретой, после чего влепил малышу затрещину.

— У-у! — взвыл мальчонка, пиная дверь с удвоенной яростью.

— Перестань, а то сейчас увидишь! — Родитель с такой силой дернул отпрыска за шиворот, что едва не порвал на нем курточку.

— У-у-у! Что увижу?! — Малыш опять пнул дверь и приложил еще кулачком.

— Откуда в тебе столько агрессии?

— Должно быть, от папы, — бросила Милена (она как раз вернулась из буфета) и, прежде чем папа сообразил, что ответить, указала ему на табличку: — Здесь не курят.

— Не понял! — рявкнул тот и выпустил клуб дыма.

— Ну, если это все, что вы можете нам сказать, то вряд ли стоит терять время на продолжение дискуссии, — отреагировал наш спаситель.

— Не понял! — с поразительным однообразием вновь рявкнул курильщик, гася сигарету о стекло.

— Успокойся, Филипп, — сказала Милена. — Не для того ты семь лет занимался кунг-фу, чтобы позволить себя спровоцировать любителю.

Тип недоверчиво приглядывался к нам.

— Ой, уже подъезжаем! — воскликнула я. — Пора доставать сумки!

И мы исчезли в купе, прежде чем этот хмырь решил, есть ли смысл связываться. Филипп, наш ангел-хранитель и специалист по переговорам с кондукторами, достал с багажной полки вещи.

— Интересно, ждут ли уже нас? — бросила в воздух Миленка. — Надеюсь, что да. Они всегда встречали меня.

— В случае чего я провожу вас до самых дверей и даже на шаг дальше, — пообещал Филипп.

— Наверно, нас встретят. — Миленка выглянула в окно в коридоре. — Уже почти подъехали. Ой, вижу Бари! — закричала она. — И Кайтека, и Азу! А вон и папа!

Нам удалось открыть двери как раз в тот самый момент, когда поезд остановился. Миленка выскочила, я подала ей рюкзак. Потом вылезла сама, волоча свою сумку. Вдруг Миленка бросила мне рюкзак прямо на ногу и помчалась, лавируя между группами здоровающихся людей. Метрах в двадцати я увидела высокого обросшего мужчину, а рядом с ним трех собак — овчарку и двух дворняжек из тех, что, испугавшись, истерически лают, а когда отвернешься, хватают зубами за щиколотку. Вся четверка заметила бегущую Миленку и устремилась навстречу. Они столкнулись на полпути и стали здороваться, как в итальянских фильмах о родственных узах в мафии. Наконец Милена оторвалась от отца и показала пальцем на меня. Я улыбнулась, пряча испуг в задний карман джинсов. Ты должна быть отважной, Вишня. Не переставай улыбаться. Держись, держись. Все будет хорошо.

— Приветствую жертву интеллектуальной тирании. — Отец Милены встряхнул мою руку, широко улыбаясь, как настоящий мафиози. — Рысек, отец Млечки.