Терпкость вишни - Изабелла Сова

— Папа, перестань называть меня Млечкой, а то я чувствую себя коровой, — сделала ему выговор Миленка.

— Все, Млечка, больше не буду. А это наши мальчики — Бари, Кайтек и Аза.

— Мама настояла на таком имени, — объяснила Миленка. — Сказала, что если у Кундеры сучка может зваться Каренин, то нашего кобелька можно назвать Аза.

— А уж если наша мама упрется, то ее не сдвинешь. Верно, Млечка? — Рысек еще шире расплылся в улыбке. — Идемте, а то Ядя уже, наверно, от нетерпения обгрызает ногти на ногах.

Мы направились в сторону паркинга, где стоял крайне пожилой «вартбург». Я уселась на заднее сиденье, придерживая головой угол оторвавшейся обивки потолка. Миленка шлепнулась рядом. Бари вскочил на переднее сиденье, а дворняжки устроились у нас на коленях. Один дышал в лицо Миленке, второй — мне.

— А что дома? — спросила Миленка.

— Ничего. День проходит за днем. Так называемая стабильность, которую некоторые считают скукой, — ответил Миленкин папа, сражаясь с блокировкой руля. — Нет, было одно происшествие.

— С тетей Ганкой? — догадалась Милена.

— Как обычно.

— И что же на этот раз?

— Все то же. Очередное разочарование в любви. Ганка отправилась в Ченстохову, чтобы подзарядить батареи и найти ответ на вопрос, что она должна сделать со своей жизнью.

— Поездка в Лурд не помогла?

— Всего на полгода. А потом Ганка утратила мотивацию. И опять начала томиться и жаловаться, что не знает, чего хочет. Ну, Ядя посоветовала ей съездить в Ченстохову.

— И что?

— Она поехала. Обычным рейсовым автобусом, не с паломниками. На середине пути в автобус сел мужчина. Весь в белом, волосы зачесаны назад. Мужественный тип в позднерепродуктивном возрасте, то есть просто создан для нее. К тому же без обручального кольца на пальце.

— А может, он носит его где-нибудь в другом месте, — высказала предположение Милена.

— То есть где? — заинтересовался ее отец.

— К примеру, в кармане пиджака. А ты думал, я назову что-то еще? Ой, Рысек, Рысек! Ладно, заканчивай про тетю Ганну.

— Сейчас, сейчас… только двигатель включу. Это требует сосредоточенности, и я не могу раздваиваться. Ну, давай же, скотина… Есть! Едем! Итак, в автобус вошел мужчина без обручального кольца, купил билет до какого-то городка под Ченстоховой и громко говорит водителю: «Не могли бы вы остановиться у большой белой виллы возле самой дороги?» Все женщины сразу оживились. Мало того что мужик симпатичный и свободный, так у него еще есть белая вилла.

— И к тому же живет рядом с Ченстоховой, — добавила Миленка с миной, именуемой «большой жирный плюс мужику».

— А Ганка сразу подумала, что это перст судьбы. И ответ на один из вопросов, а именно «что дальше?». И вдобавок, можете себе представить, он садится рядом с ней. Заговорил о погоде, а потом о кризисе и тяжелых временах.

— И тетя влюбилась?

— Любовь поразила ее, как сицилийская молния, — подтвердил Миленкин папа. — Они проговорили всю дорогу. Даже выпили вина из термоса. И уже должны были перейти ко взаимным признаниям, но тут вмешался водитель, крикнув, что автобус подъезжает к белой вилле. Ганка схватилась за сумку и уже готовится к выходу. Уж коли любовь, так любовь. Автобус остановился, и она увидела на ограде огромную вывеску «Корчма „У Витуся“». Но до нее еще не дошло. И только когда попутчик спросил, не выйдет ли она с ним выпить по рюмочке, она сшурупила, что это питейное заведение. И чье оно. Попутчик-то ей представился: «Витек». Такая вот невезуха.

— Есть от чего впасть в отчаяние, — согласилась Милена, не скрывая иронии.

— Что Ганка и сделала. Ничего нет хуже несбывшейся надежды на счастье. Ну, вот и приехали. Вы идите наверх, а я возьму вещи.

Я медленно поднималась по лестнице. Сейчас отворится дверь, и мама Миленки сделает удивленное лицо. Миленка будет неловко оправдываться, что я всего на один день, ну, может, на два, а ее мама будет притворяться, будто несказанно рада нежданной гостье. Милена нажала на звонок, такой же ветхости, как «вартбург».

— Разумеется, не работает, как половина того, что находится в этой обители, славящейся покоем и комфортом. Ты взгляни на дверь.

Только сейчас я заметила, что на месте глазка находится неровное отверстие величиной с блюдце.

— Не боитесь?

— Чего? — засмеялась Миленка. — Что кто-нибудь пролезет сквозь него?

— Что увидит…

— Что? Темный коридор со старым линолеумом? И календари на стенах? Ладно, заходим. — Она крикнула в отверстие: — Мама! Это мы!

Что-то зашуршало, а потом заскрежетал замок.

— Наконец-то! Старик, видно, вез вас вокруг города?

— Нет, поезд опоздал. — Миленка обнялась с взлохмаченным привидением во фланелевой ночной рубашке и сказала, указав на дверь: — Я вижу, все по-старому.

— А я жду, когда она наконец сама рухнет, — радостно проорало привидение. — Она уже едва держится в раме. Заходите! А ты — Вишня?

— Да, — подтвердила за меня Милена. — Вишня во всем великолепии своих сорока трех килограммов.

— Надеюсь, аллергии на кошачью шерсть у тебя нет?

— Не знаю, по-моему, нет.

— Я спрашиваю потому, что в прошлом году Миленка привезла к нам на каникулы знакомого! У него тоже были недоразумения дома!

— Это Олек, который живет с Ендреком, — объяснила Милена.

— Правильно! Олек! Он вошел в комнату, сел в кресло, посидел минут пять и вдруг начал задыхаться! Я в полной панике! Рысек тоже! Счастье еще, что Миленка позвонила в «Скорую помощь»!

— Если бы я чуть промедлила, не знаю, что было бы. Но хуже всего, что пришлось перевезти кошек к тете Ганке.

— Ничего страшного! Небольшие трудности никому вреда еще не причинили! О господи! — вдруг вскрикнула она так пронзительно, что мы с Миленкой даже подскочили.

— Что случилось? — спросила Миленка, хватаясь за левую грудь.

— Я тут болтаю, а вы, наверно, голодные! Миленка! Доставай тарелки!

— В такую пору? Хотя, по правде сказать, мы с утра ничего не ели. — Но тут Миленка вспомнила: — Если не считать куска булки.

— Вот видишь! А у меня борщ уже греется! Только не бойся, что растолстеешь! Я даже и ложечки масла не положила!

— Ты всегда так говоришь. — Миленка плюхнулась на узкую лавку. — А потом оказывается, что бухнула целых полпачки.

— Ты что! — возмутилась мама, наливая тарелку до самых краев. — Это постный борщ, приготовленный специально на Страстную пятницу.

— Ну, тогда и мне налей. — Миленка подставила тарелку, разрисованную турецкими огурцами. — Только до этих вот листиков, не больше.

— Ты думаешь, мне только и дело, что высматривать какие-то листики? В четвертом часу ночи? В крайнем случае, если оставишь, отец доест! Ну как? Хороший?