Иконы - Маргарет Штоль
Шрифт:
Интервал:
– Обременительно? – смеется Ро.
Тима слегка растеряна.
– Ну да, именно это я и сказала.
– Да кто вообще так говорит? – Ро качает головой.
Тима улыбается, но я не знаю почему. Обременительное подключение лишь делает ее задачу труднее.
Как и шутки. И друзья.
Я присматриваюсь к коробкам и вижу, что на каждой обозначены некий день, неделя, месяц, год. Странно представить, что и все крупные события, и простые дни рождения, свадьбы, мелкие неприятности – все расставлено рядами в пронумерованных металлических коробках.
И мой день рождения.
И моих родителей. Моих братьев. И… и то, что противоположно их рождению.
Меня привлекает кое-что особенное.
Я тяну руку к одной из коробок с датой Того Дня. Такие коробки тянутся рядами, потому что в Тот День умерло очень много людей. Невозможно записать на один диск всю информацию такого рода. Ее слишком много.
Моя семья. Мой мир.
Безмолвные Города.
Это и сравнить не с чем.
Я чувствую, как остальные подошли и встали за моей спиной, уставившись на невероятную металлическую стену. У меня все расплывается перед глазами; сердце начинает колотиться о ребра. Меня охватывает такая необъятная печаль, что я могла бы взорваться или залиться слезами, которые уже никогда не остановятся.
Ро берет мою руку в свои и заставляет отойти подальше. Заставляет меня вернуться в собственное тело, в эту комнату. Его ладонь обжигает, но я не отпускаю ее. Гнев Ро то разгорается, то слегка утихает.
Я чувствую, как пятится Тима, охваченная ужасом, желающая исчезнуть. Только присутствие Лукаса поддерживает ее, точно так же, как я каким-то образом поддерживаю его самого.
Мы все вчетвером стоим рядом, и я впервые ощущаю, что мы как будто объединены, связаны друг с другом, хотим мы того или нет.
И мы все четверо смотрим на память о трагедии перед нами.
Пока Ро не разрушает эти чары.
– Это не просто обременительно. Это сумасшествие какое-то. Здесь слишком много всего. Если мы не знаем, что именно искать, то как поймем, куда вообще смотреть? – Ро хлопает ладонью по ближайшему ряду металлических коробок.
– Но мы ведь ищем не все, что случилось, а только одну вещь, которая тогда произошла, – говорит Тима, и я понимаю, что она приходит в себя.
– Или четыре вещи.
Я прослеживаю за ее взглядом – она просматривает годы. Семнадцать лет.
Мы тратим почти час на попытку повернуть время вспять. Один диск за другим – и все битком набиты тайнами. Записи о тысячах часов, дней – о рождениях и смертях и обо всех тех куда более обыденных событиях, что лежат между ними.
Я вынимаю из приемного устройства последний диск. Последний диск того дня, когда я родилась. Дня, когда родились трое из нас, если Тима и Лукас не ошибаются относительно своего общего дня рождения. Может, и все четверо родились в тот день, поскольку Ро просто не знает или не может вспомнить достаточно, чтобы рассказать нам.
– Должно быть, вот этот!
Ро явно взволнован. Тима пожимает плечами, а я несу диск к столу в центре комнаты, к приемному устройству. И роняю на стол.
– Открывай! – говорит Лукас.
Но я просто стою и смотрю на него. Я не знаю, о чем думаю: то ли боюсь узнать что-то, то ли боюсь, что ничего не узнаю.
Тима теряет терпение и засовывает диск в щель. Он открывается как цветок, пять квадратов возникают на большом экране, окружая ряды каких-то драйверов.
По крайней мере, это должны быть запускающие программки, судя по тем дискам, которые мы открывали за прошедший час. Но этот от них отличается.
Он пуст.
– Нет, такого не может быть, – говорит Тима, изумленно глядя на Лукаса. – Должно быть, тут какая-то ошибка.
– Нет, это не ошибка. – Я чувствую, как больно Лукасу признавать это. – Посольство таких ошибок не совершает. Просто это значит, что мы на что-то натолкнулись.
Ро торжествует:
– Это значит, что Фортис прав! Есть что-то такое, чего они не хотят нам сообщать, мы просто не должны этого знать. Что-то такое, что должно быть на этом диске.
Его догадка наполняет меня неуверенностью. Неужели я действительно всего лишь какая-то пуля? Секретное оружие?
– Что-то настолько важное, что она закрыла мою карточку, чтобы мы сюда не попали, а потом уничтожила файл. – Лукас мрачен и холоден, он произносит местоимение так, словно выплевывает его.
– Кто? – спрашивает Ро, хотя сам все прекрасно слышал, как и я.
– Известно кто, – мрачно откликается Лукас.
Я втискиваюсь между ними до того, как Ро начинает заводиться.
– Мы должны это выяснить. А что ты проделал с Доком?
– Он сейчас следит за полковником Каталлусом. Я ему сказал, что это игра. Прятки.
– Позови его.
Лукас смотрит на ближайшую круглую решетку в потолке:
– Эй, Док! Ты где? Выигрываешь?
Следует пауза, потом звучит знакомый голос:
– Уверен, что да, Лукас. Поскольку я – везде, а полковник Каталлус, похоже, не догадывается, что мы играем. Но это на самом деле куда интереснее, чем не следить за тобой, Лукас. Ты уже перестал прятаться?
– Почти, Док. Но сейчас я хочу взять нечто вроде тайм-аута.
– Оруэлл, – перебивает его Тима, тоже глядя в потолок, – мы в архиве. Ты это знаешь?
– Да, Тима, – отвечает Док. – Хочешь тоже поиграть?
– Как ты объяснишь отсутствие записей о том годе и месяце, когда мы родились, семнадцать лет назад? – Тима пристально смотрит на решетку, как будто изучая лицо Дока.
– Это выглядит так, словно в Посольстве случилась какая-то организационная или канцелярская ошибка. – Голос Дока звучит по-прежнему ровно.
– Ты считаешь это нормальным, Оруэлл, чтобы в Посольстве происходили организационные или канцелярские ошибки?
– Нет, Тимора.
– Я тоже не считаю.
– Док, – вмешивается Лукас, – что ты на самом деле думаешь о происходящем?
Снова возникает пауза, и я слышу мягкое гудение машинной жизни.
– Я думаю, Лукас, что определенные блоки информации, относящиеся к этой дате, были удалены из архива.
– Я тоже так думаю, Док.
Док снова делает паузу, прежде чем произнести:
– Это, возможно, шутка? Шутки могут быть удивительными.
– Нет, Док. Это не шутка.
Снова тишина. Потом Док предпринимает новую попытку:
– И это не игра.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!