Агент Византии - Гарри Тертлдав

– У нас общий интерес, – наконец повторил он.

– Если так, – сказала Хильда, слегка смущаясь, – полагаю, вы расскажете нам, что нашли здесь.

«Сметливая молодая женщина, несмотря на ее экзотичную красоту», – подумал Аргирос. На ее месте он задал бы тот же вопрос.

– Хорошо, – сказал магистр и повел англичан по крепости.

У Вигхарда даже дыхание перехватило, когда грек показал ему опаленную стену башни.

– Это след адского огня, говорите? – пробормотал англичанин и коснулся серебряной цепочки на шее.

Наверное, под одеждой он носил распятие или какие-то мощи.

– Может, и так, но я склоняюсь к тому, что огонь доставлен сюда из Санкт-Галлена, – ответил магистр.

Он достал осколок горшка из кармана на поясе и объяснил, как тот был найден и что, по его мнению, это могло означать.

Аргирос думал, что теперь англичане выбросят из головы бредни о демонах, но ошибся. Для Вигхарда связь была очевидной.

– Кому еще вызывать демонов, если не монахам? – спросил он – Если кто и может управлять чертями, так это они.

Аргирос моргнул; до этого он не додумался. Он чувствовал, как его картина мира слегка утрачивает четкость. Кто знает, каких еще дьяволов могли призвать монахи Санкт-Галлена? Как-никак, они еретики и кое на что способны.

– Предположим, это дьявольщина, – наконец сказал он. – Как вы поступили бы в таком случае?

– Я? Думаю, со страха мог бы обмочить штаны, – вздрогнув, ответил Вигхард. – Все, на что я способен, – это помочь Хильде найти ответ и потом позаботиться о ее безопасности. Если она раздобудет заклинания, Англия тоже сможет их использовать.

Магистр должен был признать, что в этом есть своя логика. Имея дело с лекарствами и зельями, аптекари вроде Хильды были сродни магам. И кому могло бы прийти в голову, что эта щупленькая девочка – шпионка? Сам Аргирос не догадался.

Скрыв свою зависть, он сказал:

– Тогда, в Санкт-Галлен?

Англичане кивнули, и он отправился седлать лошадь. Теперь недели, а может быть, и месяцы ему придется мириться с компанией варваров.

Как он и ожидал, путешествие оказалось утомительным: сначала по Домициановой дороге и по франко-саксонским землям до Араузия[28], самого северо-восточного города римской провинции Нарбонская Галлия; затем на лодке вверх по Роне до Вьенна и на восток по другой бывшей дороге легионеров к Аосте; отсюда по менее важному пути, доступному только летом, через Пеннинские Альпы; и, наконец, дальше на север к Турику[29]и самому Санкт-Галлену.

Однако спутники Аргироса неожиданным образом скрасили долгое путешествие. Иногда они казались Василию очень странными, точно явившимися из другого мира. Северяне, которых он знавал в Константинополе, находились под влиянием римских обычаев и в большинстве своем усердно их перенимали. Но Хильде и Вигхарду эта черта не была свойственна.

Например, они даже не вошли в Араузий, когда заметили приближение черного клубящегося облака с вершиной, похожей на наковальню, которое принес сильный ветер с Внутреннего моря.

– Будет гроза, – сказал Аргирос.

– Ах, – произнес Вигхард и достал из сумы накидку от дождя, – это усы Тора, я в том уверен. Думаю, громовержец сегодня ночью развернется.

Магистр лишь в изумлении посмотрел на него, не в силах ничего ответить. Несмотря на осуждение священников, крестьяне в деревнях империи тоже еще держались за остатки языческих предрассудков. Но Вигхард был одним из приближенных короля Осви, человеком более высокого ранга в своей стране, чем Аргирос в Константинополе. И все-таки англичанин всерьез верил в Тора, как в Христа и святых.

Никак не желая принимать мысль о демонах, свободно разгуливающих по миру, Аргирос посмеялся над верой своих спутников, когда однажды вечером они сидели у костра и ждали, пока дожарится заяц.

Возражения Вигхарда основывались на аргументах типа «ну, ведь это всем известно». Однако у Хильды, по мерке англичан, было хорошее образование, и она высказалась более основательно. Когда она упомянула о гадаринских свиньях, Аргирос уступил, но спросил:

– Разве это так важно сегодня? Я не думаю, что может смыть потопом, как во времена Ноя, или что солнце остановится на небесах, как при Иисусе Навине.

– Может быть, нет, – сказала она, – но с нечистой силой сталкивались и намного позднее библейских времен. Как быть с той монахиней, которая забыла перекреститься в монастырском саду и проглотила демона вместе с салатом?

– Это для меня новая история, – признался магистр, скрывая улыбку. – Откуда она вам известна?

– Об этом писал Папа Григорий Великий, – с гордостью ответила Хильда.

– О!

Аргирос вспомнил шутку о Помпее: великий по сравнению с чем? Григорий был Папой спустя какое-то время после Юстиниана, а еретики-северяне до сих пор придают такое значение его тирадам о благочестии, раздававшимся с папского престола. В империи он больше известен тем, что несколько лет прожил в Константинополе и даже не удосужился выучить греческий язык, да еще тем, что пресмыкался перед мерзким тираном Фокой[30], свергнувшим императора Маврикия и убившим его вместе с пятью сыновьями.

Несмотря на грубость англичан, магистру нравилось их общество. Пусть Вигхард не знал грамоты, но он хорошо умел распутывать следы. Силки из лоз и ветвей, которые он ставил, редко оставались пустыми и он знал, какая рыба водится в той или другой реке. И Хильда, хотя и верила в демонов, хорошо разбиралась в своем ремесле. Когда у Аргироса, проведшего много дней в седле, заболела спина, девушка состряпала средство из масла и различных трав, найденных возле лагеря: дикого огурца, золототысячника, блощницы, двух видов мяты и солодкового корня. После тщательного втирания это зелье заметно помогло.

Успех лекарства и благодарности, которыми Василий осыпал аптекаршу, в свою очередь помогли разрушить небольшой барьер недоверия, существовавший между ними. Он стал относиться к ней, как к благородной даме сходной привлекательности из империи, он флиртовал с ней, цитировал стихи и осыпал ее комплиментами на манер опытного придворного льстеца. Вигхарду это казалось очень забавным, и он смеялся при каждой новой остроте. Аргирос, заметив, что Хильда краснеет и опускает глаза долу, будто жительница Константинополя, принял эти знаки за поощрение.

После смерти Елены он два года оставался холостяком и даже подумывал уйти в монастырь, но, по мере того как печаль отпускала, плоть требовала свое, и он заключил, что монастырь не для него. Он оставался мирским человеком и желал получить от жизни все, что возможно.