Перст судьбы - Марианна Владимировна Алферова

нащупывая точку, где заканчивается зона омертвения. Наконец решаюсь, наношу укол.

– Что ты делаешь? – В голосе Лары испуг. И восторг одновременно. Ее трясет.

Верно, думает, что я спятил.

Вместо ответа подношу руку к губам. На запястье набухает капля крови, я трогаю ее языком. Всё в порядке – кровь в моих сосудах выше запястья живая. В следующий миг кинжал уже в левой руке и делает прокол на правой.

– Теперь ты.

Она кивает, уже сообразив, что я собираюсь сделать, и вытягивает руки в мою сторону. Двумя короткими и быстрыми движениями я прокалываю мелкие сосуды на ее руках.

Потом подхожу к ней сзади, вплотную, в этом есть нечто сексуальное, несмотря на разделяющую нас одежду – сукно и кожу. Я ощущаю возбуждение. И чувствую – она тоже.

– Согни руки в локтях, – шепчу я. – Плотно прижми локти к телу. Держи упор. Руки не должны дрогнуть. Ладони раскрой и обрати к небу.

Моя щека касается ее щеки. Она подчиняется – в этом своего рода магия: в прикосновении моей кожи, тепле тела, в легкой щекотке моих волос на ее шее. Я протягиваю руки и накладываю их на ее запястья так, чтобы на границе мертвой зоны руки соприкоснулись. Свои омертвевшие ладони держу вертикально, будто изображаю запретительный жест, пытаясь кого-то остановить. В следующий миг предплечья соединятся, склеенные кровью. Руки Лары двигаются уже не по ее воле. Она не знает этих жестов, ее запястья вращаются влево и вправо вместе с моими запястьями. Мои пальцы недвижны, тогда как ее манят и будто тянут невидимые нити.

Потом я опускаю руки, но связь остается.

Повинуясь ее пассам, два скакуна-миракля отделяются от наших лошадей и почти сразу останавливаются, поджидая всадников. Моя тень оборачивается мираклем и взмывает в седло. В следующий миг уже миракль-Лара гарцует на миракле-коне. Призрачные всадники скачут в сторону военного лагеря. Запах конского пота, стук копыт – мираж невозможно отличить от яви. Никто в Ниене, кроме меня, не умел творить такое. Да и я теперь не умею – сам по себе.

Внезапно Лара поворачивается ко мне – связь разрывается, миракли рассыпаются прахом. Наши губы сливаются на миг.

* * *

Заросли на месте спаленной деревни скрывают нас. Но и мы не видим, что происходит на дороге. И только мой обостренный слух ловит стук копыт – не наших мнимых лошадей, те уже развеялись туманом. Уже и Лара отстраняется и оглядывается с изумлением – слышит крики людей, топот лошадей и шарканье ног. Кто-то приближается, и магическое мое чувство подсказывает – это не друг.

– В седла, скорее! – кричу я.

На счастье, Лара не мешкает и в следующий миг уже в седле. Я тоже. Но пробиться к замку мы не успеем – перед нами отряд из шести человек. Задубевшие кожаные куртки, заросшие грязные лица, и следом связанные веревками пленники – мародеры уже совсем обнаглели, если рискнули появиться вблизи замковых стен. Шестеро конных здоровых бойцов, а нас двое – девчонка-воитель (держите меня семеро, заржал бы Чер-Рис), да я, калека. Магическая связь наша разорвалась, теперь ей только биться – а мне…

Меч я обнажил, да что толку. Пришлось пуститься на хитрость, перебросить меч в левую руку – повезет, сумею сблокировать удар, а в правую – кинжал – нанести один удар я сумею. Расчет оказался верен. Удар я отбил и даже всадил в бок мародеру Гадюку, пальцы сумели удержать рукоять, тонкий клинок не только вошел в плоть, но и вспорол тело под ребрами, пока конь проносил нападавшего мимо. Лара тоже сумела первым ударом смести с коня своего противника. Итак, нас двое против четверых, расклад лучше, но все равно плох. В прежние годы я бы положил всех шестерых в одиночку: магия, меч – всё бы пошло в ход, миракли бы отвлекали нападавших, пока я разделывал противников по одному. Но теперь я слабее даже подростка Коэна. Однако магия дает мне предчувствие движений противника – не на миг, но лишь на четверть мига: я успеваю откинуться в седле назад так, что меч со свистом проносится у меня над головой. А не то быть бы мне на земле – вернее, одной моей половине.

Но на земле я все равно очутился: когда второй противник попытался ударить моего жеребца в голову, тот встал на дыбы, и я покатился по земле, растянувшись рядом с раненым мародером. Тот был еще жив. Оставив меня в покое, мародер-победитель развернул коня и устремился к Ларе. На нее и так уже наседали двое, и третий наверняка ее добьет. Кинжал был все еще у меня в правой руке. Я схватил руку раненого, пробил ее кинжалом насквозь, прижал к его ране свое и без того кровоточащее запястье. Времени на создание мираклей не было. Черные нити, будто кровавые разводы в воде, закрутились в воздухе, нацелились в затылок мародеру, что уже заносил меч над головой Лары, и ударили будто змеи в молниеносном броске. Впились в голову, пробились насквозь. Череп лопнул гнилым орехом, человек рухнул с коня, безголовый. Один из противников Лары, увидев этот ужас, позабыл и про Лару, и про добычу, вообще обо всем, – стал в безумии рвать повод, разворачивая коня, чтобы пуститься наутек. Я слегка повернул свободными пальцами руку раненого и теперь нацелил на обезумевшего свой удар. Снова черный вертящийся клубок, мгновенный бросок десятка черных змей. Они пронзили его тело от головы до пояса, будто арбалетные болты – навылет. Последний из уцелевших мародеров окаменел при виде подобного зрелища, и Лара без труда нанесла смертельный удар.

С отрядом было покончено. Я отнял руки от пронзенного предплечья раненого, и черный клубок распался. На землю упали комья красно-черной слизи, похожие на сгустки свернувшейся крови. Я огляделся. Из шестерых мародеров в живых остался только тот парень, что послужил мне проводником магии. Пленники, в основном женщины и дети, сбились в кучу и теперь боялись пошевелиться.

Лара подъехала ко мне не торопясь, держа окровавленный клинок на отлете.

– Это черная магия, Кенрик.

– Да. – Я пожал плечами. – Но глаза я никому не выдавливал, как видишь. И нас бы убили, если что.

– Это не оправдание.

– Я и не оправдываюсь. Нет разницы, как я убиваю тех, кто пришел в Ниен с оружием в деснице, – мечом или своей ненавистью.

Недавний миг нашего почти слияния перечеркнули черные змеи, способные разрывать людей на части. Я видел в ее глазах отвращение, страх и любопытство.

Лара больше ничего не сказала, спрыгнула на