Под ручку с мафией - Марина Серова

Видите ли, Татьяна, на свалке рядом с нами оказалось много драгоценного. Это архивы, старая, но дееспособная пока агентура, межрегиональные связи, еще вполне пригодные к использованию. Многое мы, уходя, забрали с собой, многое было вышвырнуто нам вслед благодаря некомпетентности наших преемников.

Позиции наши, Татьяна, достаточно неуязвимы, потому что мы пользуемся всем, что имеем, — от игры на людских слабостях и извращениях до конструирования ситуаций для осуществления наших планов.

У нас есть будущее, Татьяна. Группы, подобные нашей, существуют сейчас во многих местах России. И вскоре на здоровой основе общности целей и интересов начнется процесс объединения. Возможно, со временем в стране возникнет особая каста неприкасаемых. Впрочем, футурология — не мой профиль.

Это все, мадемуазель.

Он повернулся ко мне.

— Очень интересно.

Я кривила душой — интересно мне было бы смыться отсюда подобру-поздорову.

— Но я ожидала большего.

— Подробности? — он рассмеялся весело, от души. — То, что знают двое, знает свинья!

Знакома мне эта поговорка.

— Но вы же убьете меня, значит, ничем не рискуете.

Он продолжал смеяться.

— Мадемуазель, любопытство не сведет вас с ума. И не буду я вас убивать. Вы покончите с собой сами.

— Черта с два!

От неожиданности я сорвалась с тона и выкрикнула это ему в лицо.

— И не возражайте! — с нажимом проговорил он. — Ситуация сконструирована, и обстоятельства сильнее вас. Я замечаю, как вы коситесь в сторону выхода. — Он указал рукой на будочку.

Опять неожиданность. Я непроизвольно дернулась в ту сторону. Но еще до начала моего движения его нога носком зацепила мою — демонстрация классической подножки.

— Нет, нет! — качнул он головой. — Роли распределены, не пытайтесь переписывать сценарий. Крышу покину я. А вы останетесь здесь. А это вам на прощание от Джентльмена.

Он бросил к моим ногам маленький мешочек из мягкой замши.

Расчет был точный. Не могла я не нагнуться за гадальными костями.

Я нагнулась. Взяла мешочек, и в этот момент сильный удар по ногам сбоку лишил меня опоры, и я грохнулась набок так, что несчастную шею опять пронзило болью.

Шок был коротким, но он был, и сквозь шум в ушах я услышала металлический лязг закрывающейся двери.

Вот так, не по-джентльменски…

Поднялась я резво. Закаркала надо мной тварь пернатая — невесть откуда взявшаяся здесь среди ночи ворона. Сидит, поганка, на антенне над будочкой и орет. И швырнуть в нее нечем — крыша как под метелку убрана. Ну, у нее-то крылья есть, а у меня?

Наконец стало ясно, какую смерть мне приготовил Иван Антонович. Головастый он все-таки мужик! Змей подколодный. Одна, на крыше небоскреба, без шансов спуститься вниз. Жаль, нет во мне поэтического дара, а то такой текст для блюза сочинить можно было бы! К сожалению, не самурайского я роду-племени. Это они перед харакири обязаны сложить прощальный стишок. Мой род русско-крестьянский, и поэтому, вместо того чтобы потрясать стихами Вселенную, распростертую над моей головой, пойду-ка я прогуляюсь, потому что стоять вот так, на месте, скучно и холодно. Садиться — еще холодней, да и простудиться можно, а пред очи Всевышнего явиться желательно в добром здравии. Прогуляться и поорать как следует. Последний раз я орала просто так, ради процесса, лет двадцать назад. Вспомним детство.

Не спеша я несколько раз обошла всю крышу по периметру, с интересом разглядывая нижний для меня мир. Время шло. Луна и звезды висели надо мной, и заметно холодало. Попробовала крикнуть раз-другой, получилось очень уж непривычно для уха горожанина — глухо и совсем слабо. Не громче вороньего карканья. Ворона, кстати, оценила мой вокал, сорвалась с антенны, сделала круг и унеслась во тьму, посвистывая крыльями. Может, днем какие воробьишки и прилетят, а сейчас я осталась совершенно одна.

Ладно, этой ночью я не замерзну. Одежда в комплекте, грязная, правда, после мусорки, двигаюсь свободно, греться буду в движении. До утра продвигаюсь. Дальше? Какие шансы, что днем сюда кто-нибудь заглянет? Увы! Сломать антенну? На будочку влезу. Мачта метров восемь высотой. Тонкая, гладкая труба. Не выйдет. Дожидаться дня, сесть на край, свесить ноги, орать и размахивать курткой? Не услышат. А услышат — не обратят внимания, мало ли шума в городе. А обратят внимание, заметят, обругают — хулиганье, мол, дуркует. И то вряд ли. Бывает, лежит на улице человек, и одет прилично, и на пьяного не похож — перешагивают и чешут дальше. Да, я здесь, как на плоту в океане. Сносно, пока есть-пить не захочется. Вот тогда станет холодно. Вот тогда начну слабеть. Говорят, что смерть от переохлаждения легкая, незаметная даже. По весне, когда пригреет, нагрянут сюда мужики с лопатами, нанятые снег вниз сбрасывать, и найдут меня, Татьяну Иванову. Ах, черт! Можно и по-другому. Колготки на мне шерстяные, выдержат. Одну штанину — за мачту антенную, из другой петлю вяжем. Затылок как раз на край будочки придется. Неудобно, но «общий привет» получится качественно. А можно еще по-другому. Трусцой по периметру крыши, как можно ближе к краю, кругов сорок, до полного изнеможения, и вдруг споткнуться… И будет все, как сказал Иван Антонович: вы, мол, покончите с собой сами.

Обозлилась я. Налилась бессильной злобой. Прислонилась плечом к этой будочке сволочной и рассмеялась демонически. Молиться впору от безысходности!

«Прими, Господи, молитву Ведьмы заблудшей и многогрешной!»

Волчица! Простонала она по-своему в глубине моего сознания. Выпустить ее? Отдать ей ум? Прийти в колдовское исступление и, в нем пребывая, полететь вниз. Или сесть, по обычаю, не мной заведенному, скрестив ноги, и отпустить волчицу на волю, грубо прогнать прочь. Тогда можно будет, слышала об этом, сжав мысленно сердце, остановить его.

Да что я помираю-то все! Это волчица, вскинувшись от позвоночника, глянула моими глазами, вздохнула моими легкими.

И я, отбросив к черту это заунывное нытье, в десятый раз двинулась вдоль краешка, близко-близко, но со звериной осторожностью, мягко ступая полусогнутыми ногами, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся снизу. И остановилась в каком-то месте. Звуки музыки. Ну и что?

Ушла волчица вглубь. Будто дело сделала и удалилась. Верю я интуиции, верю! Музыка, дальше что? Что дальше? Хоть кости бросай!

Так музыка же! Не со дна она сюда доносится, далеко до дна-то, не дозвучать ей с такого расстояния! Форточка открыта, должно быть, причем на последнем — верхнем этаже. Музыка из открытой форточки — значит, люди там, совсем рядом со мной!

Чувствую — меня начинает трясти. Легла на живот и ползком, осторожно — к краю. Зажмурилась: Боже мой, вот это высота! Рычит волчица, понукает. Не вижу никакой форточки. Стенка подо мной, прямая и ровная. Сдвигаюсь в сторону по-крабьи, еще, еще и еще. Музыка вроде делается тише. Назад! Пугачева прокуренным визгом обещает своей душе исцелить ее любовью. Здесь!