В диких условиях - Джон Кракауэр

Я вырос крепким телесно, но нервическим и ненасытным ментально. Мое сознание все время требовало чего-то большего, чего-то осязаемого. Оно страстно искало реальности, будто всегда находилось вне ее…

Но вы сразу поняли, чем я занимаюсь. Я – альпинист.

Джон Менлав Эдвардс

«Письма от человека»

Это было так давно, что теперь я уже не смогу сказать точно, при каких обстоятельствах я совершил первое восхождение. Я помню только, как в пути меня била дрожь (я смутно вспоминаю, что провел в одиночестве всю ночь), как потом медленно поднимался по местами поросшему чахлыми деревцами каменистому гребню, где рыскали дикие звери, пока не потерялся среди разреженного воздуха и облаков, будто бы перешагнув незримую границу, отделяющую холм, то есть простую кучу земли, от горы и оказавшись в полном величавой красоты поднебесье. Великая, страшная, непокоренная, возвышается эта вершина над земной поверхностью. К ней невозможно привыкнуть; только ступив на нее, ты теряешь себя самого.

Генри Дэвид Торо

«Дневник»

В своей последней открытке Уэйну Уэстербергу Маккэндлесс написал: «На случай, если это приключение обернется для меня смертью и ты никогда больше не получишь от меня никаких вестей, я хочу сказать тебе, что ты отличный мужик. А теперь я отправляюсь в дикую глушь». Когда приключение и впрямь обернулось для Криса смертью, это исполненное деланого драматизма заявление породило множество споров о том, что он с самого начала задумал покончить с собой и, уходя в тундру, он даже и не рассчитывал возвращаться обратно. Но я в этом не очень уверен.

Мои подозрения, что Маккэндлесс не планировал умереть, что его смерть была жутким несчастным случаем, основаны на немногочисленных оставленных им документах и беседах с мужчинами и женщинами, общавшимися с ним в последний год его жизни. Но, кроме всего этого, у меня есть и личные причины полагать, что я понимаю, чем руководствовался и чего хотел достичь Крис Маккэндлесс.

Говорят, в юности я отличался упрямством, эгоцентризмом, взрывами безрассудства и периодическими капризами настроения. Отца я огорчал вполне стандартными способами. Авторитетные фигуры мужского пола порождали во мне, как и в Маккэндлессе, конфликт между еле сдерживаемой внутренней яростью и страстным желанием угодить. Всем, что захватывало мое необузданное воображение, я занимался с маниакальным рвением, и с семнадцати до почти тридцати лет таким увлечением для меня было скалолазание.

Я с утра до ночи фантазировал, придумывая маршруты восхождений, а потом проходил по ним в реальности, покоряя вершины в удаленных районах Аляски и Канады, взбираясь на самые крутые и страшные шпили, известные только горсткам настоящих фанатиков от альпинизма. И в этом были свои плюсы. Беря на мушку одну вершину за другой, я умудрился не заблудиться в густом тумане постпубертата. Скалолазание реально меняло мою жизнь. Опасность окрашивала весь мир своим галогенным светом, делая необычайно рельефным все вокруг, будь то каменные склоны, оранжевые и желтые лишайники или текстуры облаков на небе. Жизнь звучала совсем по-новому. Мир становился реальнее.

В 1977 году, сидя в каком-то баре в Колорадо, мрачно размышляя о жизни и ковыряя свои экзистенциальные болячки, я вбил себе в голову, что должен взойти на гору, известную под названием Палец Дьявола. Особенно внушительно эта диоритовая интрузия, превращенная движением древних ледников в колоссальный пик величественнейших пропорций, выглядит с севера. Его гигантская, абсолютно гладкая и отвесная северная стена вздымается над расположенным у подножия горы ледником на 1830 метров. Она вдвое выше Эль-Капитан, что в Йосемитском парке, и ее еще никому не удавалось покорить. Я поеду на Аляску, встану на лыжи, пройду полсотни километров от береговой линии по поверхности ледника, а потом взберусь на этот могучий «nordwand». Мало того, я сделаю все это в одиночестве.

Мне тогда было двадцать три, то есть на год меньше, чем Крису Маккэндлессу в тот момент, когда он уходил в аляскинскую глушь. Мой разум, если его можно было так назвать, был воспален бестолковыми юношескими страстями и книжной диетой, явно перенасыщенной работами Ницше, Керуака и Джона Менлава Эдвардса. Последний, писатель и психиатр, у которого были большие нелады с головой, перед самоубийством, совершенным в 1958 году при помощи капсулы с цианидом, считался одним из самых выдающихся британских скалолазов тех дней. Эдвардс видел в скалолазании «психоневротическую тенденцию» и сам ходил в горы не ради спортивного интереса, а чтобы спастись от внутренних мучений, отравлявших его повседневное существование.

Еще формулируя для себя план подъема на Палец Дьявола, я смутно осознавал, что эта задача может оказаться мне не по зубам. Но от этого замысел становился только соблазнительнее, ведь смысл как раз и был в том, чтобы не искать легких путей.

У меня была книга с фотографией Пальца Дьявола. Это был черно-белый снимок, сделанный с воздуха выдающимся гляциологом Мэйнардом Миллером. На этой фотографии гора выглядит особенно зловеще: скованный льдами гигантский акулий плавник из темного слоистого камня. Этот образ завораживал меня не хуже порнографии. Каково это будет, фантазировал я, балансировать на узком как лезвие ножа вершинном хребте горы, волноваться по поводу сгущающихся вдалеке грозовых облаков, пытаться укрыться от ветра и холода, знать, что любое движение вправо и влево грозит падением в отвесную пропасть? Способен ли человек держать в узде свой страх ровно столько времени, сколько нужно на восхождение и возвращение?

А если у меня получится… чтобы не сглазить, я боялся даже представить себе момент своего триумфа. Но никаких сомнений в том, что покорение Пальца Дьявола кардинально изменит мою жизнь, у меня не было. Ведь как могло быть иначе?

В те времена я работал в плотницкой конторе, выезжал по телефонным вызовам и за $3.50 в час обшивал кондоминиумы в Боулдере. И вот, как-то днем, вконец задолбавшись корячиться с вагонкой и гвоздями, я заявил начальнику, что ухожу: «И нет, Стив, я имею в виду не когда-нибудь через пару недель, а прямо сейчас». Я забрал свои инструменты и прочие пожитки из убогого трейлера, в котором жил прямо на месте работы, переезжая от заказчика к заказчику, и уже через несколько часов сел в машину и отправился на Аляску. Как обычно, меня поразило, насколько легко уходить и как хорошо становится после этого. Мир внезапно переполняется новыми возможностями.

Палец Дьявола стоит точно на границе между Аляской и Британской Колумбией к востоку от Питерсберга, рыбацкой деревни, добраться до которой можно только по морю или воздухом. Регулярное воздушное сообщение с Питерсбергом существовало, но всей моей ликвидности, состоящей из «Понтиака Star Chief» 1960 года выпуска и двух сотен долларов наличными, не хватило бы даже на билет в одну сторону. По этой причине я доехал до Гиг-Харбора в штате Вашингтон, там бросил машину и уговорил команду одного из рыболовных сейнеров подбросить меня на север.

«Королева океана» была добротным, на совесть слаженным из желтого аляскинского кедра судном, оборудованным для ярусного и кошелькового лова. В оплату проезда я должен был всего лишь выстаивать по две четырехчасовые вахты у штурвала в сутки, а также помогать команде в бесконечном ремонте рыболовных снастей. Неторопливое путешествие вверх по Внутреннему каналу прошло у меня в сладкой дымке надежд и предвкушений. Вот он я, плыву к своей цели, движимый силами непостижимыми и неподвластными.