Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

Остап, вновь получив «виллис», превратившийся уже в свойский потрепанный «козлик», стал шофером при штабе специальной части, ведущей походную, нервную жизнь. Его непосредственный командир — подполковник Федорчук, отвечавший за своевременное изъятие и отправку груза, держал под контролем всю отвоеванную у немцев территорию Прибалтики.

Фронт грохотал совсем рядом, некоторые населенные пункты по несколько раз за день переходили из рук в руки. Работать приходилось оперативно, изымая вещи под носом совершенно озверевшего от поражений врага. Отступая, фашисты минировали объекты, обладавшие наибольшей ценностью или попросту заблаговременно уничтожали их, так что вступающие на оставленную противником территорию части находили лишь дымящееся пепелище с обломками мраморного фундамента или нелепыми обрубками колонн.

Здесь был тот же фронт, так же гибли ко всему привыкшие солдатики, попадая в обстрел или на заминированный объект, так же беспокойно и ответственно жилось начальству. Но что-то было в этой кипучей, рискованной деятельности «особой части» не фронтовое, не армейское.

Остапа, близкого к верхам, настораживал какой-то ажиотаж, «алчный блеск в глазах», как сказал бы Эдмон Дантес про своих врагов — стяжателей, какая-то особая, шушукающе-подмигивающая секретность и заговорческая круговая порука штабников, работающих при закрытых дверях.

Однажды, февральской ночью сорок пятого, Остап был срочно вызван в штаб, расположившийся в ратуше маленького Курляндского городка Кулдига.

— Нас здесь трое, — подполковник обвел пристальным взором полутемный кабинет с зашторенными высокими окнами, — и только мы несем ответственность перед командованием, перед Родиной и лично, перед товарищем Сталиным, за успех этой, чрезвычайно важной операции.

Остап и капитан Стеблов, коротконогий, по-девичьи румяный, переглянулись, Стеблов застенчиво опустил глаза.

Потом было долгое путешествие с приглушенными фарами по лесным дорогам без указания цели.

— Езжай прямо, теперь сверни у развилки, — командовал сидящий рядом Федорчук, шаря фонариком по скрытой в планшете карте. У обочины их ждала темная полуторка, из которой двое солдат с помощью Остапа выкатили три тяжелы металлических цилиндра, напоминавших канистры с ОВ. В свете фар Остап заметил характерную эмблему — череп с костями и какие-то латинские буквы, нанесенные белой краской.

Все вышли из машины и потащили груз к лесу.

— Вам-то, жердям, ничего, — крякнул маленький Стеблов, шагнув в сугроб. — А мне по самые яйца.

Около часа группа плутала в темноте, проваливаясь в снегу, продираясь сквозь кустарник и наконец послышался призыв Федорчука, идущего впереди, порожняком.

Вышли к небольшому, слегка углубленному в берега, озеру. «Будто велотрек замело» — подумал Остап, оглядывая круглую ледяную равнину. Луна стояла где-то за лесом, но было светло, так что фонарики убрали. Солдатик, посланный Федорчуком, потоптался на льду, выясняя его прочность. «Дальше, дальше, иди, к центру», — командовал подполковник. Ледок треснул, солдатик сел, вытаскивая из полыньи провалившийся сапог. Баллоны потащили к берегу и осторожно, накатом, стали толкать в глубь озера. Остап, отправившийся первым, почувствовал, что непрочный ледяной покров потрескивает. Он распластался на льду и стал толкать перед собой тяжелый металл. «Двольно, довольно! Оставь груз и назад», — крикнул с берега Федорчук. Следуя примеру Остапа пополз один из солдатиков, докатив свой цилиндр вплотную к первому. И, наконец, двинулся последний. Он старался попасть в оставленную предшественниками колею и, наверное, зря. Уже почти у цели лед треснул и распахнувшаяся черная дыра поглотила человека и его ношу. Солдатик вынырнул, пытался ухватиться за лед, колотил руками, обламывая края все больше и больше. Остап было рванулся к зарослям, приметив на ходу длинный упавший ствол, но его сильно ухватила за локоть чья-то рука. «Погоди, стой тут», — жестко сказал Федорчук и заметив испуг непонимания в глазах Остапа добавил: «- Это приказ!» Оставшиеся на берегу видели как пошли под воду тяжелые цилиндры, как скрылся в ледяной черноте обессиливший человек. Крики тонувшего оборвались, над озером воцарился покой, лишь где-то справа, ухала артиллерия. «Всем — к машинам. Гульба пойдешь впереди со мной» скомандовал Федорчук.

Полковник шофером уже приближались к дороге, когда за спиной в лесу хлопнул выстрел. Из леса Стеблов вышел один, старательно отряхивая от снега полы шинели. Полуторка исчезла, на обочине одиноко дожидался «козлик». «Да штрафники это, Гульба, что набычился словно видмедик клишаногий, дубина хохлацкая?» — дружески подтолкнул Остапа к машине Федорчук.

Ехали молча. Когда Остап притормозил у ратуши, начинало светать. «Мы здесь с капитаном еще поработаем. А ты, молодец, будешь представлен к награде, герой, — Федорчук неожиданной хохотнул. — И забудь все, что видел, будто контуженный, ясно? Если, конечно, хочешь вернуться под бок к своей дивчине. Не все-то нам шутки шутить», — добавил он уже другим, жестким голосом, не вызывающим сомнения в серьезности предупреждения.

Неизвестно, как бы поступил со всей этой историей Остап, но какая-то шоковая заторможенность, завладевшая им после визита в Сталинград, мешала все спокойно обдумать. А судьба, будто взявшая своего бывшего любимца «Гарнего хлопчика» Остю, на обучение, готовила ему новый крутой оборот.

Через неделю после ночного происшествия, уже на территории Восточной Пруссии, лейтенант Гульба был отправлен ни свет ни заря на объект, отмеченный на немецкой карте как частное владение «Клеедорф», что означало наличие крупной усадьбы, подлежащей тотальной конфискации. Ему предстояла совсем простая задача — выяснить обстановку и подготовить приход спецроты. Дело в том, что телефонная связь с домом, по-видимому, работала. Кто-то брал трубку, но голоса не подавал, что могло означать самое разное.

«Ну ты прогуляйся, здесь недалеко и сразу доложишь обстановку, напутствовал Остапа Федорчук. — Да возьми трофейного «кадетика». «Козлик» может нам здесь понадобиться.

Так Остап оказался один в трофейном «опель-кадете» на лесной дороге Восточной Пруссии. Он легко ориентировался по немецкой карте, составленной подробно и основательно, да и указатели, изобиловавшие в этих захолустных местах, не дали бы заблудиться даже идиоту. Если бы он, конечно, хотя бы немного знал немецкий. остап в который раз за военные годы пожалел, что так скудны его языковые навыки. Школьные знания немецкого, усиленно внедрявшегося молодняку в предвоенные годы, и фронтовой стаж позволяли Остапу даже пару раз выступить в качестве переводчика. Правда, он легче говорил сам, чем понимал немецкую скороговорку. Сейчас он механически пытался переводить названия на придорожных щитках, так и не вспомнив, что может означать по-русски эта Клеедорф? Дорф — древня, а Клее? Неужто клей? Клейкая деревня, не слишком поэтично.

Перед выездом Остап наскоро осмотрел чужую машину, проверил наличие бензина и прихватил свой дорожный НЗ — две банки американской тушенки, сахар и спирт. В багажнике он обнаружил аккуратно упакованный в брезентовый мешок набор ремонтных инструментов.