Искупление вины - Евгений Сухов

– Левой! Левой! Левой! – не уставал повторять старшина. – Песню-ю-уу! Запе-е-ээ-вай!

– По доли-и-нам и по взго-о-орьям, шла див-и-изия впе-э-ре-ед! – вдохновенно, старательно, с большим чувством, как могут петь только бойцы Красной армии, затянули песню.

Псковская школа отличалась одной особенностью – все курсанты обязаны были обращаться друг к другу не иначе, как «товарищ». В противном случае их ожидало наказание, вплоть до гауптвахты. В точности такой же, как в Красной армии. А сама диверсионная школа размещалась на месте бывшего гарнизона стрелкового батальона. Время здесь как будто бы застыло. Так что всякого, кто перешагивал ворота гарнизона, невольно брала оторопь от красных флагов, развешанных на казармах. Единственное, чего не хватало, так это портретов Сталина.

У казармы солдаты убирали снег, усиленно скребли замерзший тротуар. Все курсанты были одеты в форму бойцов Красной армии и внешне совершенно не отличались от солдат, воевавших по ту сторону линии фронта.

– Товарищ майор, разрешите доложить! – подскочил дежурный по разведшколе, лейтенант лет тридцати. – За время вашего отсутствия происшествий не случилось.

Первое, что хотел сделать Гемприх-Петергоф, это переговорить с агентом Ковалем, вернувшимся с той стороны вчерашним вечером. О своем пребывании на советской территории он написал отчет, вызывавший немало вопросов, с которыми следовало разобраться. Сейчас, как того требовали правила, Коваль проходил карантин и был изолирован от всех в отдельной комнате. Наверняка с волнением ожидал решения своей судьбы.

– Привести ко мне Коваля, – небрежно бросил майор дежурному и направился к своему кабинету.

Вскоре привели высокого светловолосого парня лет двадцати пяти. Спокойный уверенный взгляд, ни бегающих глаз, ни заискивающей улыбки, ровным счетом ничего такого, что могло бы подпортить благоприятное впечатление.

– Рядовой Коваль по вашему приказанию прибыл.

– Садитесь, – указал майор Гемприх-Петергоф на стул у стола.

Коваль неспешно, подчеркнуто аккуратно пододвинул стул и присел. Положил крупные ладони на поверхность стола. Руки у него были сильные, рабочие, привыкшие к ежедневному крестьянскому труду.

– Я читал ваш отчет, – наконец произнес майор. – В нем довольно все убедительно написано. Но мне бы хотелось переговорить с вами. И так… вы десантировались. Что было потом?

– Снял парашют, закопал его в снегу, а потом вышел на дорогу. Прошел где-то с километр и тут увидел, что прямо в мою сторону идет отряд автоматчиков…

– Сколько их было?

– Человек десять.

– Вы уверены, что они искали именно вас?

– На все сто процентов! Заметив меня, они сразу начали брать в полукруг. А когда подошли на расстояние пистолетного выстрела, я застрелил того, кто шел первым, и побежал в лес. Потом понял, что допустил ошибку, снег был очень глубокий, из него мне было бы не выбраться. Начал отстреливаться и понемногу отходить к дороге. Расстрелял две обоймы, оставил один патрон для себя, чтобы не захватили живым. Но меня ранили в руку, и я уронил пистолет в снег, поэтому им удалось меня схватить. Потом был допрос, несколько дней мне не давали спать. Но я действовал строго по инструкции, отрицал, что являюсь агентом «Абвера». Говорил, что я дезертир, пробираюсь к себе домой.

– И они поверили?

– Нет. Пришлось потом признаться, что я служу в «Абвере».

Лицо майора выражало полнейшую безучастность. В сказанном не было ничего такого, что могло бы противоречить инструкциям. Если агент будет изобличен немецкой контрразведкой, то должен согласиться на перевербовку, чтобы в последующем возвратиться в «Абвер». Такие случаи не редкость. Вернувшийся агент впоследствии не однажды доказывал свою преданность фюреру.

– Что было дальше? – кивнув, спросил Гемприх-Петергоф.

– Сделал вид, что очень напуган, что хочу жить, и согласился на сотрудничество. А потом, когда они мне окончательно поверили, убедил русских в том, что буду очень полезен, если вернусь обратно в «Абверкоманду».

Коваль смотрел уверенно. Держался достойно. Майору нравились такие люди. Очень бы не хотелось разочаровываться в этом парне.

В кабинет заглянул начальник штаба Степан Воловик, в действительности Ганс Циглер. Тот редкий случай, когда он решил побеспокоить шефа во время разговора.

– Хорошо… Мы потом продолжим, а сейчас можете идти. И выспитесь, наконец, отдохните! – выказал свое расположение Ковалю Петергоф. – А то смотреть страшно, одни мощи остались! И синяки вон какие под глазами. У наших бойцов должно быть отменное здоровье, чтобы сильнее бить врагов рейха!

– Есть отдохнуть, господин майор!

Развернувшись, Коваль чеканным шагом вышел из кабинета.

Начальник штаба положил перед Гемприх-Петергофом листок с напечатанным текстом.

– Мы тщательно осмотрели сапоги Коваля, на них не было синей глины. Вот это заключение экспертизы.

Майор взял лист бумаги, где подробно описывались подошвы сапог, начиная от стертостей на внутренней стороне и заканчивая крошечными частичками глины и песка, въевшихся в кожу обуви.

На обратной дороге, о чем Коваль сообщал в отчете, он должен был пройти через село Разумовское, находящееся в пяти километрах от линии фронта. Этот район майор Петергоф хорошо знал. Бывал там не однажды еще до войны. Особенность этой территории заключалась в том, что на карьерах близ поселка добывали синюю глину, невероятно пластичную и пригодную для керамики. Посуда из этой необычной глины ценилась очень высоко. Но эта глина обладала одним весьма важным свойством – она была необыкновенно маркая. Стоило только запачкать ею одежду или обувь, она не смывалась очень длительное время.

– Значит, все-таки он не проходил через Разумовское?

– Получается, что так.

Гемприх-Петергоф поморщился: всегда неприятно разочаровываться в людях.

– Твое мнение?

– Скорее всего, он работает на русскую контрразведку. Русские допустили промах, что доставили его к самой границе. Ему следовало бы идти пешком.

– Но он мог и сам проехать до границы на телеге.

– Мог и сам, – охотно согласился начальник штаба. – Но зачем в таком случае он лжет в своем отчете?

– Тоже верно… Отправьте его в штрафной лагерь. Пусть там разберутся!

– Слушаюсь!

– Что-нибудь еще? – несколько раздраженно спросил майор у замешкавшегося начальника штаба.

– Из Центра пришло распоряжение подобрать из нашей школы тридцать человек, которых можно будет забросить в Пермскую область. Планируется массовое десантирование.

Гемприх-Петергоф невольно скривился. О создаваемом подразделении он уже был наслышан. Вряд ли это было распоряжение адмирала Канариса, скорее всего, это идея Гиммлера, которому не давали покоя успехи адмирала, вот он и решил отличиться перед фюрером и продавить план высадки массового десанта в глубокий тыл русских.