Бенериб – сладкая сердцем - Ольга Тишина

отодвинулась от мертвого и уже холодеющего тела насильника. – Тети, что нам делать?

Царевич молчал, его фигура застыла, и в свете яркой луны девушке почудилось, что это не живой человек, а древнее изваяние. Загадочный и прекрасный принц из сказки, такой близкий, и такой непостижимо далекий.

– Это я убил его, – услышала она, вздрогнув от решительного тона, с которым были произнесены эти слова. – Мне и нести ответ.

– Нет! – Ия бросилась к нему, упала у ног. – Я прошу тебя, только не это. Фараон уничтожит тебя, если узнает, что ты был в моей спальне.

– Но я не могу поступить иначе, – он опустился на колени, рядом. Провел пальцами по ее щеке, вытирая мокрые дорожки от слез. – Я скажу, что следил за ним. Видел, как он прокрался в твой дом.

– Нет! – она сжала руками его ладонь, прижала к своей груди. – Это я убила его! Я вонзила кинжал в спину убийцы и вора!

– Моя милая Евдокия, мое сладкое сердце, – царевич грустно улыбнулся. – Все знают, что он не убийца и не вор. Этого человека зовут Герей, он купец, и два дня назад я пировал с ним за одним столом.

– Пусть так! Но я помню его обжигающий взгляд на себе, тогда, на твоей с Хенхап свадьбе. Тиа подтвердит! Она тоже видела, – шептала лихорадочно Ия.

– Разве могут эти руки кого-то убить? – Хор-Аха нежно провел пальцами по ее ладони.

– Я защищала свою жизнь, – Ия посмотрела прямо в глаза царевича. – И честь.

Он не отвел взгляда, но девушке вдруг показалось, что в его глазах мелькнуло мучительное сожаление и печаль.

– Ты должен идти, – она прижалась к нему. Крепко, будто прощаясь навсегда, но любимый не ответил на эти объятия, как сделал бы раньше, лишь осторожно поцеловал ее лоб и глаза.

– Во дворце есть тайный ход. Когда-то, здесь жила моя мать, и я знаю все секреты этого дома, – признался Хор-Аха, помогая Ие подняться.

– Ты так пришел сюда?

– Да, – он кивнул. – Из кладовой ход ведет в подземелье дворца, а оттуда, к святилищу Ра. Пойдем, я покажу тебе.

Девушка бросила взгляд на лежащего неподвижно мужчину, из спины которого так и торчала рукоятка кинжала, и она вздрогнула, представив, что ей предстоит остаться с мертвым телом до утра.

– Не бойся, – царевич заметил ее смятение. – Душа Герея уже перед Хентиаменти. Надеюсь, что боги осудят его по заслугам.

Они прокрались по коридорам дворца, не воспользовавшись даже светильниками. Лишь свет луны, давал им ориентиры. У входа в подземелье Ия попрощалась с любимым, надеясь на поцелуй, но царевич лишь скользнул губами по ее щеке.

Потом, она еще долго стояла у двери, за которой он скрылся, дав волю беззвучным слезам, чтобы не нарушить покой этого дома, и покой ее маленького сына, спящего сладким сном у груди кормилицы. И, наконец, вытерев слезы, пошла наверх, в свою спальню.

Наступал час рассвета.

Глава 34

Фараон рвал и метал.

Начальник караула лишился головы в одночасье. Стража, дежурившая в эту ночь у дворца Ия-Иб, избежала подобной участи лишь потому, что вмешался Хор-Аха. Он взял на себя обязанность перед царем, что разберется в этом деле. Нармер поверил сыну и во всем на того положился. В итоге, стражников наказали палками, ведь выяснилось, что их усыпили, подлив в еду сонного зелья.

Но больше всех досталось Кафу-анх, ведь именно он допустил появление в «чертогах Радости», иноземца, посмевшего покуситься на «царский храм» – тело царицы. Царедворца ждала самая страшная и ужасная смерть, быть съеденным заживо крокодилами.

Мегара сбежала из столицы в тот же день, когда схватили мужа, испугавшись того, что выяснится хоть какая-то ее причастность к этому делу. Скрылась тайком, лишь взяв с собою одного преданного раба и все золото, что нашла в доме. Она знала, что под царицей Нубемхат ходит ходуном земля, ведь некоторые слуги обязательно проболтаются о связи сестры с Гереем, поэтому женщина была не просто напугана, она была жутко зла на сестру, зная, что та причастна ко всему случившемуся в покоях Ия-Иб.

«Глупая дура! – ругала Мегара Нубемхат. – Упрямая ослица! Говорила же я не связываться пока с Ия-Иб. Ведь и дядя теперь под угрозой, а именно он был козырем в борьбе за первое место у царского трона. И что теперь? Из-за прихоти любовника сестры она опять лишилась дома, положения, мужа, а главное возможности быть рядом с тем, о ком бредила все последние годы – царевичем Хор-Аха. Ведь все шло замечательно! – женщина при этих мыслях даже начинала шипеть от злости. – Хенхап уже почти приручили, та расслабилась, стала им доверять. Еще немного нужно было подождать! Хорошо еще, что в Анх-Тауи у них есть родня, и там она сможет укрыться за толстыми стенами храма, где никто ее не найдет! – успокаивала себя Мегара. – А Нубемхат пусть теперь сама расхлебывает то, что натворила».

Через два дня, беглянка и ее раб были уже далеко. Но до септа Инбу, где главным городом считался Анх-Тауи оставалась еще неделя пути. Ишак, что тянул повозку, шел не спеша. Мегара злилась и на него, и на своего раба, что жалел животное, и часто давал тому отдых.

Ближе к вечеру они всегда сворачивали с дороги, углублялись в густые заросли леса, где и ночевали. Мегара спала в крытой повозке, свернувшись, как кошка, клубком, а ее слуга прямо на земле, укрывшись лишь тонкой циновкой. Утром, он готовил нехитрый завтрак, кормил свою госпожу, опять запрягал ишака, и они двигались дальше.

Так было три дня и три ночи, а на рассвете четвертых суток на них напали.

Женщину разбудила странная возня и приглушенный голос снаружи. Спросонья она подумала, что это раб разговаривает с животным, как он это часто делал, и уже хотела снова закрыть глаза, чтобы досмотреть чудесный сон, в котором Хор-Аха любил ее, как вдруг занавес, скрывающий вход в повозку, откинулся, впустив в крохотный мирок утренний, еще блеклый свет.

– Чурбан! – Мегара разозлилась на раба. – Я не просила будить меня так рано!

Она приподнялась, чтобы как следует отругать этого недотепу, но вдруг застыла, в недоумении разглядывая незнакомца, стоящего на том месте, где ожидала увидеть слугу. Незнакомец нахально улыбался.

– Какая добыча! – произнес он хриплым голосом и полез в повозку. А через пару минут Мегара уже лежала на земле, в окружении десятка разбойников.

Они рассматривали ее, как вещь, которую можно продать и выручить неплохой барыш, обсуждая прелести женщины: ее чистую кожу, полную грудь, гладкие бедра, красивое лицо.