Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая - Юн Чжан

В пригороде Пекина находились два огороженных участка земли с мавзолеями цинских императоров: один – на западе столицы и второй – на востоке. Существовало правило, согласно которому мавзолей императора должен находиться на одном участке с мавзолеем его деда, а не отца. Так как покойный отец Тунчжи лежал в восточном мавзолее, сына следовало похоронить на западном участке. Однако Цыси, которую полагалось похоронить с ее мужем среди восточных мавзолеев, хотела лечь рядом с сыном, поэтому похоронила его там. Вельможи проявили понимание к ее чувствам и не стали высказывать возражений по поводу такого отступления от традиции.

Мавзолейные участки, занимавшие обширные пространства в окружении холмов, стремнин и лесов, отличались безмятежной естественной красотой. Каждый мавзолей состоял из подземной опочивальни и наземной постройки, внешне повторявшей дворец Запретного города. На фасаде вырезали белые мраморные опоры с роскошными коронами в форме крыльев. Производящей самое большое впечатление частью мавзолея был подход к нему: протяженная прямая улица с гигантскими изваяниями слонов, львов, коней и других крупных животных на обширной открытой территории открытой земли. Однако такая улица, ведущая к мавзолею императора Тунчжи, отсутствовала. Средств на ее сооружение в казне не нашлось. Цыси пришлось выбирать между расходованием денег на улицу или на ввоз из-за границы твердой древесины для гроба и строительство надгробных сооружений. В Китае отсутствовала древесина высшей категории, и мавзолей ее покойного мужа пришлось строить из дерева, оставшегося после возведения надгробия его отца. Цыси, верившая в жизнь после смерти, хотела снабдить своего сына в потустороннем мире лучшими материалами, поэтому решила пожертвовать роскошным подходом к мавзолею. Она купила за морем самую дорогую древесину, то есть особый вид наньму, о котором говорили, будто он настолько плотный, что в воде не плавает, а тонет.

Через четыре с лишним года после кончины Тунчжи строительство его мавзолея наконец-то закончили, и в один из дней 1879 года, названный придворным астрологом как самый подходящий, его с императрицей девой Алютэ положили рядом в подземной опочивальне. Их гробы нагрузили сотнями слитков золота, серебра, кусков нефрита и разнообразных благородных ювелирных камней. Цыси позаботилась о том, чтобы обряд погребения тела ее сына был грандиозным, с участием высшего эшелона пекинской бюрократии, прошедшей пешком из столицы 120 километров; 7920 человек посменно несли гроб, каждую смену составляли 120 человек. Все они прошли профессиональную подготовку и тщательно помылись перед тем, как надеть пурпурные одежды, пошитые из грубого холста. Эту ткань предписывалось носить во время глубокого траура. Всех чиновников, служивших в пределах 50 километров от пути следования траурной процессии, вывели на специально насыпанные траурные холмы встречать гроб в низком поклоне, когда его будут проносить мимо. Каждый зал памяти осветили тысячами больших белых свечей.

Несмотря на то что все шло в соответствии с установившимся порядком, Цыси вникала в каждую мелочь. Она искренне любила своего сына. Много лет спустя на годовщину кончины императора Тунчжи американская художница Катарина Карл, которая писала при дворе портрет Цыси, оделась во все черное. В дневнике Карл записала, что Цыси догадалась о том, что на ней траурная одежда европейцев, и это «ее явно тронуло». Она «взяла меня за руку и сказала: «У вас доброе сердце, раз уж вы помните о моем горе и сочувствуете ему»; слезы закапали из ее глаз на мою руку, которую она держала в своих ладонях».

Когда январским вечером 1875 года сын Цыси умер, мать находилась рядом с ним. Перед самой его кончиной вельможи, предупрежденные лекарями о скором завершении земного пути императора, вбежали в императорскую опочивальню и нашли его едва дышащим, а Цыси находилась в слишком подавленном, чтобы говорить сквозь слезы, состоянии. Какое-то время потоптавшись у смертного одра, они покинули комнату, чтобы не мешать прощанию матери с сыном. Прошло совсем немного времени после объявления о кончине императора, и, пока все еще плакали от горя, вельмож вызвали к вдовствующей императрице, которая заранее хотела сделать им распоряжения.

Великий князь Гун, ни при каких обстоятельствах не теряющий рассудительности, принял решение держаться от всего происходящего подальше. Зная Цыси, он мог почувствовать необычность ее грядущих указаний, и у него возникли сомнения по поводу своего участия во всем этом деле. Но при всех колебаниях он откликнулся на приглашения вместе с остальными сановниками. Цыси в лоб спросила их, поддерживают ли они предложение, чтобы она с императрицей Чжэнь продолжили правление страной «из-за ширмы». Один мужчина незамедлительно ответил: «Да!» – и спросил, готова ли вдовствующая императрица ради благополучия империи назвать имя нового императора и продолжить правление страной как прежде. На это Цыси от себя и от имени императрицы Чжэнь заявила: «Мы обе свое решение приняли, и ни малейших разногласий между нами не существует. Теперь мы говорим свое окончательное слово, не подверженное никаким изменениям или толкованиям. Слушайте и повинуйтесь!» Такую предельно категоричную формулировку она произнесла с позиции силы. Император Тунчжи не оставил наследника, не позаботился он и об изложении своей последней воли с указанием преемника. И перед самой смертью он попросил двух вдовствующих императриц взять управление империей на себя. Теперь именно они должны были назначить нового монарха.

Цыси объявила, что обе императрицы готовы усыновить отпрыска от имени их покойного мужа и заняться воспитанием ребенка. Стало ясно, что Цыси снова собирается править империей в качестве вдовствующей императрицы, причем править ею как можно дольше. Достойным и правильным делом было бы усыновить наследника за ее умершего сына. Только вот если такому было суждено случиться, Цыси, как бабушке, было бы сложно обосновать свое право на власть. К тому времени вдова императора Тунчжи дева Алютэ была еще жива, и ее следовало считать вдовствующей императрицей. Но странное предложение Цыси не встретило ни малейших возражений. Практически все радовались ее возвращению во власть. Ей удалось провести выдающуюся работу до того момента, как ее сын взошел на престол. За свое короткое правление сын, наоборот, обещал одну только катастрофу. Практически всех ее сановников покойный император подверг сознательным упрекам, а многих просто разжаловал, и кто знал, чему суждено было случиться, если бы Цыси не находилась рядом, чтобы в нужный момент унять сына. Тот факт, что она снова берет бразды правления в свои руки, принес вельможам огромное облегчение, и прежде всего сторонникам реформ, не реализованных из-за застоя последних нескольких лет.

Затем Цыси назвала имя нового императора: трехлетнего сына ее сестры и великого князя Цюня по имени Цзайтянь.

Великий князь Цюнь как раз находился в кабинете Цыси, и, когда назвали имя его сына, он совсем не обрадовался, напротив, этого сановника охватил паралич от ужаса. У стоявшего на коленях перед троном великого князя случился приступ судорог: он выл и бился головой об пол до тех пор, пока не потерял сознания, выставив напоказ белье. Этот мальчик в то время оставался единственным его сыном, поэтому великий князь с женой берегли его как бесценное сокровище, ведь старший их сын умер. Казалось, будто великий князь расстается со своим единственным сыном навсегда. Цыси с совершенно невозмутимым видом приказала удалить великого князя Цюня из зала. Свидетели этой сцены сообщили, что «он лежал в углу и никто не обращал на него ни малейшего внимания. Великий князь представлял картину сломленного человека».